Ну, а за соглядатаем тоже приглядывают? Он представил себе бесконечную цепочку недоверия и на миг ему стало страшно. Во внутреннем кармане, который оттопыривался на груди, лежали его так называемые удостоверения, но удостоверять в наше время не значит доверять.
Он медленно пошел назад, словно невидимая цепь не пустила его дальше. Сквозь туман донесся молодой женский голос, резкий и отчетливый: «А я хочу еще одну! Я все равно выпью еще одну!» Раздался звон — там били рюмки. Кто-то плакал за спасательной шлюпкой — как странно все нынче в этом мире… Он осторожно обогнул корму и увидел ребенка, забившегося в угол. Д. остановился. Он не понимал, что происходит, — словно перед ним лежала неразборчивая рукопись, не поддающаяся расшифровке. Интересно, мелькнула мысль, сумеет ли он когда-нибудь снова понимать чужие чувства? Он обратился к ребенку положенным в таких случаях участливым тоном:
— Что случилось?
— Головой ударился.
— Ты здесь один?
— Папа меня сюда поставил.
— За то, что ты ударился головой?
— Он сказал, не надо было шалить.
Ребенок перестал плакать, он закашлялся — туман попал ему в горло. Темные глазенки глядели из укрытия между лодкой и фальшбортом, прося о заступничестве. Д. повернулся и снова зашагал. Он подумал, что заговаривать с ребенком не следовало — за ним наверняка наблюдали отец или мать. Он подошел к табличке «Только для пассажиров первого класса» и заглянул поверх воротец. Тот, другой, приближался сквозь туман, — его цепь была длиннее. Д. увидел сперва тщательно отутюженные брюки, затем меховой воротник и, наконец, лицо. Они вглядывались друг в друга поверх барьера. От удивления оба не знали, что сказать. Кроме того, они никогда друг с другом не разговаривали. Названия их партий начинались с разных букв — их разделяли и эти буквы и великое множество смертей. Давным-давно они встретились на вернисаже, однажды на вокзале и еще как-то раз в аэропорту. Д. не мог даже вспомнить его имени.
Тот отвернулся первым. В зимнем пальто, тощий как корешок сельдерея, высокий, нервный и подвижный, он быстро удалялся на прямых и твердых, как ходули, но достаточно упругих ногах. Вид у него был решительный и целеустремленный. Д. подумал: «Наверное попробует ограбить меня, а то и постарается организовать убийство. У него-то наверняка побольше помощников, денег и друзей. Отправится со своими рекомендательными письмами к пэрам и министрам — он и сам-то, помнится, носил какой-то титул до провозглашения республики, не то граф, не то маркиз». Какое невезенье, что оба они оказались на одном пароходе, да еще заметили друг друга, два тайных агента, выполняющих, быть может, похожие задания.
Снова взвыла пароходная сирена, и вдруг из тумана, словно лица из окон, выглянули другие суда, засверкали огни, вырисовался нос волнолома. Их пароход медленно, сквозь скопление судов, прокладывал себе путь к причалу. Машины сбавили скорость и вскоре застопорились. Д… услышал, как вода плещет о борт — шлеп, шлеп, шлеп. Очевидно, подваливали боком. Кто-то невидимый выкрикнул что-то будто из самого моря. Судно еще подалось бортом, и они причалили — просто и буднично. Поток ринувшихся к выходу пассажиров с чемоданами был остановлен матросами. Словно вознамерившись разобрать пароход на куски, матросы убрали часть перил. И тогда все пассажиры с чемоданами, обклеенными ярлыками швейцарских отелей и пансионатов Биарица, ринулись к трапу. Д. пропустил толпу мимо себя. Весь его багаж состоял из кожаного портфеля, в котором лежали гребешок, зубная щетка и другие мелочи. Пижаму Д. носить отвык — да и что в ней проку, если два-три раза в ночь тебя будит грохот бомбежки и надо бежать в подвал.
Поток пассажиров перед паспортным контролем разделился на два: в одном иностранцы, в другом — британские подданные. |