— Если дело дойдет до худшего, — тихо, будто по секрету, сказал Д., — я буду стрелять.

— Вы не сможете улизнуть. Вы не посмеете.

— Так говорят в книжках, В жизни все по-другому. Идет война. Вряд ли кто-нибудь из нас сумеет, как вы выражаетесь, «улизнуть».

— Что вы собираетесь делать?

— Я хочу побеседовать с вами дома.

— Где? Какой дом?

Д. промолчал. Машина медленно ехала по Гайд-Парку. У Марбл-Арч, как всегда, взобравшись на ящики из-под мыла, витийствовали несколько уличных ораторов, защищая свои кадыки от холода поднятыми воротниками плащей. Сутенеры из стоящих вдоль дороги автомобилей высматривали подходящих девочек, дешевые проститутки без особых надежд на клиентов переминались в тени под деревьями, а профессиональные шантажисты во все глаза выискивали на траве парочки, безмятежно занимавшиеся неправедными делами. Все это входило в понятие «мирный город». Афиша в газетном киоске гласила: «Сенсация: трагедия в Блумсбери».

II

Мистер К. утратил волю к сопротивлению. Беспрекословно он вышел из такси и спустился по ступенькам в подвал. Д. включил свет в комнатушке, служившей и спальней, и гостиной, и зажег газ. Стоя со спичкой в руке над плитой, он думал, сможет ли он и впрямь убить человека. Да, мисс Глоувер, кем бы вы ни были, вам не повезло. До поры до времени от человеческого жилья веет непотревоженным покоем. Но когда взрыв вырывает переднюю стену дома и в проломе показывается железная кровать, стулья, бездарная картина, болтающаяся на гвозде, ночной горшок — возникает ощущение, что квартиру обесчестили — вторжение в чужое жилище подобно утолению похоти. Увы, приходится отвечать врагам той же монетой — сбрасывать на них бомбы и так же калечить чужую личную жизнь. С внезапной яростью он повернулся к К.

— Вы на это сами напросились.

Мистер К. попятился к дивану, сел. Над его головой нависла полочка с несколькими тощими книжками в потертых сафьяновых переплетах — жалкая библиотека набожной женщины. Он сказал:

— Клянусь вам, я не был там.

— Но вы не отрицаете, что вы с ней намеревались завладеть моими бумагами, так ведь?

— Вас отстранили от задания.

— Я это уже слышал.

Он вплотную подошел к мистеру К. Можно было одним ударом свернуть ему челюсть и разрядить накопившийся гнев. Они ему совсем недавно продемонстрировали, как избивают человека. Но он не мог этого сделать. Дотронуться до К. — значило бы вступить с ним в физический контакт. От омерзения у него задрожали губы. Он сказал:

— Единственный ваш шанс выбраться отсюда живым — это быть откровенным. Они купили вас обоих, так?

Очки мистера К. упали на диван, и он начал шарить по вышитому покрывалу. Потом залепетал:

— А как мы могли знать, что вы сами не продались?

— Это у вас-то не было способа узнать?

— Ведь вам не доверяли… Иначе для чего они нас нанимали?

Он слушал, сжимая в кармане револьвер. Когда ты и судья, и присяжные заседатели, и даже прокурор, нужно дать человеку высказаться — нужно быть объективным, даже если земной шар сошел с орбиты.

— Продолжайте.

Мистер К. приободрился. Он попытался сфокусировать на Д. свои поросячьи глазки и скривил рот в подобие улыбки.

— К тому же вы и сами вели себя довольно странно, так ведь? Откуда нам было знать, что вы не продадитесь за хорошую цену?

— Справедливо.

— Каждому приходится заботиться о себе. А то что же — вам, значит, можно грести денежки, а нам ветер в кармане?

Это ли не предел человеческого падения! Мистера К.