|
- Вы с ума сошли, почтеннейший, - запротестовал худой нобиль в плаще с сигной в виде прыгающей лисицы, - это же сам граф Мулан! - Ну и что, - пожал плечами незнакомец, - каждый, про кого говорят “сам”, рано или поздно зарывается, так почему бы и не сегодня? Удача - дама капризная, ей надоедает, когда с ней обходятся, как с уличной девкой. - Так-то оно так, - вздохнул толстяк в синем, - только уж больно силы неравны. Я видел Мулана на турнире, чистый кабан, право слово, а Александр... В чем душа держится, да еще калека. Он и меч-то в руках никогда не держал, все больше книжки. - Я так рассуждаю, - вмешался в разговор человек с луком и с серебряным значком лесничего на зеленой суконной куртке, - что Мулан должен отказаться. Это не поединок. Это убийство, чести оно ему не добавит. - А ему честь нужна что мне девственность, - хмыкнула чернокудрая красотка в вызывающе обтягивающем ее прелести платье, - капустницы <Презрительная кличка циалианок, видимо, возникшая из-за белых с черной оторочкой одеяний рядовых сестер, напоминавших расцветку бабочек-капустниц. Сестры более высокого ранга ходили в белом, оторочка послушниц была голубой, а воспитанниц синей.> всех Тагэре под корень извести хотят, хоть больных, хоть здоровых... Видела я, как Мулан их задирал, из кожи вон лез. Старший-то сдержался, да и кузен их, уж на что боевой, только желваками играл. А Александр молчал, молчал, да как выплеснет вино тому в морду. - Жаль его, - согласился толстяк, - хоть горбун, а душа отцовская! Не повезло. Может, оно и к лучшему, калекой жить и герцогу несладко. - Да не хороните вы его раньше времени, - в голосе завязавшего разговор незнакомца прорезались властные нотки, - поживем - увидим. Я от своих слов не отказываюсь. Десять ауров! Нет, двадцать! - Согласен, - вздохнул худой, - если тебе своих денег не жалко. - И я согласен, - кивнул еще один толстяк с добродушным лицом и умными карими глазами, - мы тебя предупредили. - Ваша совесть может быть чиста, сигноры, - отрезал голубоглазый, - считайте, что и я вас предупредил... - Твоими бы устами, - лесничий заметно нервничал, - если этот белозадый убьет маленького Тагэре... - Ты с ним не справишься, Колен, - еще один нобиль лет тридцати покачал головой, - с ним никто не справится, разве что покойный герцог... - В бою - да, - не стал спорить названный Коленом, - но за убийство заведомо слабейшего в старину отбирали шпагу и шпоры... - Ну, вспомнила бабка, как девкой была, - нобиль с лисицей зло засмеялся. - Кодекс Розы <Кодекс чести, обязательный для дворянства Благодатных земель.> не для Белых, они отца повесят, а мать утопят. - Все равно рыцарь, свершивший подобное, не рыцарь, а бешеный пес, и покарать его - долг любого. Если Мулан убьет Александра, говорить с ним нужно не с мечом в руке, а с арбалетом. - И ты?.. - первый толстяк уставился на Колена с восхищенным недоверием. - Клянусь святым Эрасти, я сделаю это. Вы все свидетели, - лесничий сжал губы, - малыша я им не прощу. А потом... Лес не выдаст, Циала не съест. - Да прекратите вы панихиду играть, - взорвалась девица, - хуже нет приметы... Клянусь юбкой святой Циалы, будь он трижды горбун, а я сделаю его мужчиной, пусть только жив останется. И арга не возьму! - Ты и вправду это сделаешь, голубка? - голубоглазый обнял прелестницу за соблазнительные плечи. - А ты, видать, добрая девушка. - Злая, - она с вызовом глянула на чужака, - очень злая, но в малыше больше толку, чем в Жоффруа и Эдваре, вместе взятых. - Луиза тебе скажет, - осклабился нобиль с лисицей. - Я знаю, что говорю. Могу и про тебя рассказать, хочешь? - Ну, уж нет! - Что ж, - улыбнулся голубоглазый, - не забудь про свою клятву, Луиза. |
