— Наоборот, — возразил Биддл, и вдруг его руки стали двигаться в сторону карманов плаща.

— Держи руки так, чтобы я их видел, — резко проговорил я.

Он вздрогнул.

— Извини, я просто немного замерз. Как ты можешь что-то видеть? Здесь же хоть глаз выколи.

— Что ты имеешь в виду — «наоборот»?

— «Сумерки» никогда не предназначались для развития реформ. Программа с самого начала задумывалась как способ подкупа реформаторов. Кто бы ни отдал приказ о ее прекращении, именно он настоящий сторонник реформ. Но отнюдь не реалист.

— Тогда ты должен быть одним из реалистов.

Биддл слегка приосанился:

— Это верно. Вместе с некоторыми институтами, которые строят американскую внешнюю политику без давления политических спонсоров. Понимаешь, политики толкают Японию к реформам, потому как не понимают, что происходит на самом деле. А на самом деле Япония прошла точку реформ. Десять, даже пять лет назад это еще можно было сделать. Но не сейчас. Дело здесь зашло слишком далеко. Политики в Америке все время болтают о «крайних мерах» и «сильнодействующих средствах», но не понимают, что если попытаться их применить, они ударят рикошетом. Пациент настолько слаб, что операция убьет его. Мы уже пропустили стадию излечения, время подумать, чем облегчить боли.

— Трогательная история, доктор Кеворкян. Но я готов услышать ее конец.

— Конец?

— Да. Ту ее часть, которая начинается со слов: «Вот комбинация к моему сейфу».

— Комбинация… О нет! Нет, нет, нет. — В его голосе появилась тревога. — Как он тебя уговорил? Он что, сказал тебе, что реформаторы — герои? Ради Бога, они точно такие же, как и все политики в этой чертовой стране, такие же себялюбивые и корыстные! Канезаки не знает, что делает.

Я снова ударил дубинкой по раненой ноге. Биддл вскрикнул и осел на землю.

— Спокойно, или я проделаю то же самое с твоими руками.

Он стиснул зубы, лежа на спине, одной рукой схватившись за ногу, а второй размахивая перед лицом в бесполезных попытках оградить себя от следующего удара.

— Я предупреждал тебя насчет того, если мне придется что-то повторять дважды, — напомнил я. — Давай говори. Или тебя не сможет идентифицировать даже стоматолог.

В зеленом сиянии я увидел, как челюсть Биддла заходила желваками. Он застонал и обеими руками схватился за ногу. Наконец сдался:

— Два раза тридцать два влево, один раз четыре вправо, двенадцать влево.

Я достал сотовый телефон и быстрым набором связался с Канезаки.

— Алло.

Я повторил цифры.

— Подождите. — Прошло несколько секунд. — Открылся.

— Ты нашел то, что ищешь?

Послышалось шуршание бумаги.

— Звездный час!

Я отключился.

— Около метра вправо от тебя есть указатель, — подсказал я. — Возьмись за него, легче будет встать.

Биддл передвинулся в нужном направлении и, опираясь на указатель, медленно встал на ноги. Тяжело дыша, он прислонился к указателю, по лицу стекали капли пота.

— Ты знал, что они собираются сделать с Гарри. Разве нет?

Он покачал головой:

— Нет.

— По крайней мере подозревал.

— Я все подозреваю. Мне платят за подозрительность. Но подозревать и знать — разные вещи.

— Почему ты попросил меня убить Канезаки?

— Я думал, ты знаешь. — Его дыхание постепенно становилось ровнее. — Если бы эти расписки выплыли на свет, кого-то нужно было обвинить.