Около пули, пробуя ногами тросы, уходящие в зелено-сажевую, подернутую тонким чистым ледком глубь, толпился народ. Старенков ощутил непривычную зыбкость тела, легкий звон в ушах, будто рядом жужжал мокрец, слабосильный, когда в одиночку, и способный, если в куче, обглодать человека до костей. Напряженный суетной говорок стих, когда Старенков приблизился к этому новгородскому вече.

— Что, старшой, не пора ли нам пора? — спросил кто-то из-за спины Уно Тилька. Кто же именно — Старенков не разглядел, не до того.

— Туман-то, а? И уползать не думает, — глухо, с суровой озабоченностью проговорил он, поднял руку.

— Тому, кто под водой, все едино... Когда дюкер нырнет в Полтысьянку, да под лед, ему туман, как папе римскому гавайская гитара.

— Остряки! Хоть по пятаку плати за слово.

Он поглядел в сторону небольшой открытой будки, где в рост стояли водолазы, облаченные в непромокаемые балахоны. Эти тоже, кажется, готовы. Он подал им знак: сейчас начинаем. «Водолазный бог», низенький колченогий человек, махнул рукой, показывая, что все в порядке.

Старенков забрался рукой под бортовину полушубка, выдернул из-за брючного ремня старую оскребанную ракетницу с деревянной вытертой ручкой, разломил ее. Нащупав в карманах дубленки тяжелый картонный столбик патрона, загнал в ствол, оглянулся на застывшие громады трубоукладчиков, которые слабо посвечивали фарами сквозь туман.

— Давай, старшой!

Кивнул, посмотрел на крепкий лед Полтысьянки, еще раз кивнул и, медленно согнув руку в локте, выпалил в воздух. Ракета едва видимо озеленила высь.

— Да-авай! — запел кто-то тонко и чисто.

— Ава-а-ай! — отшлепнулся звук от сосновых стволов, промчался над головами людей.

Трос, обледенелый, обросший короткими бородавчатыми сосульками, неторопко двинулся в воду. К колодцам тут же зашагали «куриной иноходью» водолазы, таща за собой трубчатые хвосты, медноголовые тусклые шлемы они несли в руках. «Рано, — подумал Старенков, — им работа только через час, а то и через полтора будет, не раньше. Им, водолазам, наблюдать, как пойдет дюкер по донной траншее, хорошо ли будет ложиться, не надо ли подвигать его куда-нибудь, влево или вправо. А сейчас, если нырнут в глубину, то через полчаса выскочат назад, стуча зубами от холода. Замерзнут ребята».

— Ра-ано! — прокричал он водолазам. — Рано под лед торопитесь!

Те услышали, замедлили иноходь. Свинцовые бляхи на их скафандрах выглядели как боевые доспехи древних дружинников.

— Слушай, КВ! — не оборачиваясь, позвал бригадир. — Вдовин, мать честная!

— Он на том берегу, ты сам его послал, — послышался чей-то голос, кажется, того, что спрашивал: «Не пора ли нам пора?»

— Слушай, друг, — попросил его Старенков, — возьми еще одного человека, разведи два костра, один вон там, — он показал на водолазный дощаник, — другой по эту сторону дюкера. И нарубите лапника, сучьев, греться будем. Теперь, пока дюкер не подтянем, нам останова не видать как собственных ушей.

Вскоре и слева и справа заполыхали костры, пахучий дым смолья поплыл над полтысьянским льдом, поедая туман, изгоняя его, отблески огней отражались на лицах людей, делали их строгими, настороженными; что-то военное, фронтовое чудилось во всем, что происходило сейчас на берегу безвестной таежной речушки. Танками ревели трубоукладчики, подхватывая и подавая дюкер в воду, тоскливо и пусто светили в тумане их полуслепые фары, опоясанные радужными обводами.

Толстая уродливая затычка дюкера покорно ползла за тросами, вспарывая снег, землю, подрубая древесные корни, толчками подбираясь к воде. Вот вывернула из земляной пепельно-гнойной неглуби камень-голяк, весь в бурых железистых подпалинах, подцепила, уволакивая в сторону, под ноги людей, столпившихся у края наледи, ломанула тонко захряпавший стеклянный ледок, развела полеву-поправу осколки, медленно, неуклюже скрипя и мутя воду, забурлившую, как под струей монитора, червячьей переступью поползла под лед.