Да он что, шутит?

– Вы сказали, что он умер.

– Да. К счастью, его удалось вернуть.

– Вернуть? Когда его голова полна фурий?

– Его накачали универсальным лекарством и вывели фурий целительной чудо-техникой. Пока мальчик лежит в коме. Возможно, главным структурам мозга нанесены непоправимые повреждения – но об этом мы узнаем через несколько дней.

– Этого не может быть, – прошептала Ожье, будто глядя со стороны на чудовищное и несуразное, происходящее с ней. – Обычное возвращение. Никто не должен был умереть.

– Сейчас легко говорить. – Он придвинулся так близко, что археолог ощутила его дыхание. – Вы всерьез думаете, что мы можем замести под ковер подобное происшествие? Бюро правонарушений уже дышит нам в затылок! На Земле в последнее время слишком уж много аварий и иных несчастных случаев. Бюро только и ждет возможности кого-нибудь наказать в назидание остальным, пока не стряслось что-нибудь полномасштабно идиотское.

– Мне жаль, что так вышло с мальчиком…

– Ожье, это признание вины? Если да, то все будет гораздо проще.

– Нет! – произнесла она дрожащим голосом. – Никакое не признание! Я всего лишь сказала, что мне жаль. Слушайте, я могу поговорить с родителями?

– Ожье, я полагаю, из всех жителей Солнечной системы в последнюю очередь они хотят видеть вас.

– Я всего лишь имею в виду, что мне не все равно, что я сопереживаю им.

– Переживать надо было перед тем, как рисковать жизнями в обмен на бесполезный артефакт.

– Бесполезный?! – возмутилась она. – Что бы ни случилось внизу, ради него стоило рисковать! Да кто угодно в Бюро древностей скажет вам то же самое!

– Ожье, показать вам газету? Вашу бесценную находку?

Газета лежала у него в кармане. Да Силва вынул ее, протянул Ожье. Она взяла дрожащими пальцами, чувствуя, что надежда рушится и сменяется страшным разочарованием. Как и мальчик, газета умерла. Строчки смешались, наползли друг на друга, будто расплавившийся узор глазури на торте. Прочитать что-либо было невозможно. Иллюстрации и реклама стали статичными, краски слились, уподобив их абстракционистским наброскам. Наверное, крошечный генератор, питавший «умную бумагу», был на последнем издыхании, когда Ожье вынула газету из машины.

Она вернула Да Силва бесполезный кусок бумаги, издевку, в которую превратилась ценнейшая находка.

– Вижу, мои дела по-настоящему плохи, – сказала археолог Верити Ожье.

– Вот двадцать третий номер, – сообщил Флойд, останавливая машину вблизи дома, указанного Бланшаром. – А вон туда она, наверное, упала. – Он кивнул на недавно отмытый участок тротуара. – Должно быть, с одного из балконов над нами.

Кюстин выглянул из бокового окна:

– На всех балконная решетка в порядке. И непохоже, чтобы недавно ремонтировали или перекрашивали.

Флойд потянулся назад, и Кюстин вручил ему шляпу и блокнот.

– Посмотрим.

Когда они вышли из машины, из дома появилась маленькая девочка в стоптанных черных туфлях и замызганном платье. Флойду сразу захотелось подозвать ее и расспросить, но слова застряли в глотке, когда он увидел лицо. Даже в сумерках было заметно, насколько оно уродливо, обезображено болезнью или увечьем. Флойд провожал ребенка взглядом, пока тот не скрылся в темноте. Вздохнув, он решительно подошел к парадному, из которого вышла девочка, подергал застекленную дверь – закрыто. Рядом увидел панель с именами жильцов и кнопками звонков. Он нашел фамилию «Бланшар» и надавил кнопку.