– Хорошо. Так в чем причина спешки?

– Дверь закрыта? – спросила Рингстед, заглядывая Ожье через плечо. – Отлично! Пододвиньте стул и сядьте.

– Прежде всего я должен кое-что показать вам, – сообщил Молинелла.

Он вынул из того же кармана, где была ручка, матово-черный цилиндр, похожий на сигарный футляр. Свинтил крышку и вынул шприц, заполненный ярко-зеленой жидкостью.

– Ожидая корабль, вы ели и пили в секции Бюро по чрезвычайным ситуациям, находящейся в ведении Калискана, – сообщила Рингстед.

– Я в курсе, – хмыкнула Ожье.

– Вы не знаете того, что в питье и пищу были добавлены безвредные химические маркеры. Они проникли в ваш мозг и вошли в контакт с новыми невральными структурами, а проще говоря, со всеми новыми воспоминаниями, в частности с воспоминаниями о визите к Калискану.

– Состав в этом шприце реагирует с маркерами, заставляя их разрушать невральные структуры, – добавил Молинелла. – Это не причинит существенного вреда организму, но вы не вспомните ничего из сообщенного Калисканом – и ничего из того, что собираемся сообщить мы. Вы вообще напрочь забудете последние несколько дней. Конечно, мы используем состав лишь при крайней необходимости.

– И если я не справлюсь или просто буду слишком действовать вам на нервы, то проснусь с дырой в памяти?

– Что не слишком поможет вам на трибунале, – заметил Молинелла. – Но будем надеяться, что до этого не дойдет. Ведь правда, ни к чему такие крайности?

– Не то слово, – согласилась Ожье с преувеличенной вежливостью. – Но вы пока не сказали, зачем нужно слушать вас, причем именно сейчас.

– Причина в том, что через день вы останетесь единственным человеком на корабле, кто будет помнить нашу беседу, – терпеливо объяснил Молинелла. – И это не значит, что мы с агентом Рингстед покинем корабль.

Агент вложил шприц в футляр и вернул в карман, затем легонько его погладил.

– Если после инструктажа вы заметите нас среди пассажиров, считайте просто случайными попутчиками. Расспрашивать будет бессмысленно, мы ничего не вспомним о вас и об этом разговоре. Ровным счетом ничего.

– Мы начнем с основного, – сказала Рингстед. – Агент Молинелла, пожалуйста, свет.

Тот встал и выключил свет.

– Стало очень уютно и интимно, – заметила Ожье – и тут же на стене появилось пятно света.

Верити проследила откуда – оказалось, из кольца с рубином на пальце Молинеллы.

Пятно света превратилось в рисунок, который Верити приняла за эмблему Бюро безопасности. Рисунок сопровождался предупреждением, что последующие сведения находятся на уровне секретности столь высоком, что заглядывать туда – это без малого подписывать себе смертный приговор.

– Наверное, мне сейчас потребуется оставить автограф в какой-нибудь бумажке? – осведомилась Ожье.

Агенты переглянулись и рассмеялись.

– Лучше смотрите, – сказала женщина. – Оставьте вопросы на потом.

Эмблема исчезла, сменившись изображением Млечного Пути, вид сверху.

Затем на него лег портрет мужчины в сером костюме с красным обшлагом. Мужчина выглядел спортивно, мышцы распирали ткань. Он казался очень красивым и самоуверенным. Ожье узнала его сразу – и вздрогнула.

Это был Питер.

– Привет, Верити, – ожил портрет и добавил, смущенно разводя руки: – Полагаю, ты слегка удивлена. Я могу лишь извиниться за секретность и понадеяться, что ты простишь меня – да и всех нас – за необходимые предосторожности и дезинформацию.