Все-таки видела, наверно, что они стояли вместе. Класс завистливо загудел.

— Спасибо, выручили, — повеселев и неуклюже кланяясь, — длинная прядь седоватых, прикрывавших лысину волос смешно болталась в воздухе, — стал благодарить Петр Федорович.

Когда очутились за дверью, он эту прядь пригладил. Улыбка не сходила с его лица.

— От баба! Сперва все внутренности выймет… Хлопцы, но сердитесь, что я вас с урона увел?

— Да что вы, — ответил за двоих Михеев.

— Вот и я думаю, — захохотал завхоз, — надо и школе помогать. Труд учебе не помеха.

— Рисование тоже дело, — заметил Антон.

— Эх, малец, малец… — не умолкал Петр Федорович, осторожно, бочком, спускаясь по лестнице. — То есть, конечно, рисуй на здоровье. Ваше время такое. Счастливое. Нам не до рисования было.

— А вы руку на фронте потеряли? — спросил Пашка.

— И руку. И в ногу ранение. Спасибо, жив остался.

— Расскажите, а?

— В другой раз — Лучше бы мне этого и не помнить. Как вспомню — уснуть не могу.

Он привел их в темную подвальную кладовку. Включил электричество. Лампочка висела на перевитом косичкой белом шнуре. Пахло пылью и керосином. Вдоль стен тянулись полки из неструганых досок. Стояли большие, заляпанные краской бидоны, валялись ржавая половинка жима тисков, детский флажок, с таким Антон ходил на Первомай, бумажные цветы… Весь пол исчеркан белыми хвостатыми отметинами раздавленных кусочков мела.

Петр Федорович показал на вскрытые ящики в углу.

— Бес их знает, все перепутали, перемешали. Гляньте, — присел на корточки, захватил пригоршню гвоздей. Они топорщились между пальцев, как иголки ежа. Петр Федорович этого ежа повертел и губами взял одну из игл, а остальные неловко бросил назад, некоторые не долетели. Продемонстрировал выбранную. — Такие нужны. Ясно?

Они подтянули к ящикам низенькую скамеечку, сели, готовые начать работу.

Обещав скоро вернуться, Петр Федорович вышел,

Едва шаги его затихли, Пашка вскочил с места и принялся носиться по кладовке, размахивая флажком.

— Ур-ра! — гремел он, а потом начал бить ногой в пустой бидон. — Испугалась Антонина, задобрить меня решила.

Услышав его вопли, Петр Федорович мог вернуться, Антон быстрей взялся за дело. Гвозди оказались колючими, были смазаны чем-то жирным.

Побесившись вволю, Пашка угомонился и приступил к осмотру полок. В двух картонных коробках из-под обуви обнаружил красные, с золотым рисунком на гранях, карандаши. Вероятно, для учителей, чтобы те, проверяя тетради, подчеркивали ошибки и проставляли оценки.

Снопик этих карандашей Михеев, расстегнув рубашку, всыпал за пазуху. Потом вытащил еще снопик и протянул Антону.

— Мне не нужно, — сказал Антон, перебарывая желание взять хотя бы один.

— Ты чего? — не понял Пашка.

— Не нужно, — повторил Антон. Он хотел прибавить, у них дома такие есть, но вовремя сообразил, что это прозвучало бы глупо.

— Как хочешь. — И этот снопик Пашка отправил за пазуху. Показал Антону пустые ладони. — Ловкость рук и никакого мошенства.

— А если Петр Федорович хватится? — спросил Антон. — Его возмещать заставят.

— Его? Заставят? — снисходительно усмехнулся Пашка. — А и пусть. Все они, учителя… Думаешь, гвозди ему зачем? Он их продает.