— Инспектор! Вернее, главный инспектор! Послушайте, как вы только можете допустить мысль, что я, например, могла перетаскивать тело, это же какой-то абсурд! И если вы думаете, что я буду сидеть здесь…

Морс слабо улыбнулся даме, снова занявшей место в первом ряду, даме, которая вряд ли потянула бы на весах больше тридцати — тридцати пяти килограммов.

— Я бы никогда в жизни, миссис Роско, не обвинил вас в этом. Прошу вас, поверьте мне!

Несколько успокоившись, Джанет снова приняла чопорный независимый вид, но Джон Ашенден, сидевший в том же ряду через проход (рядом с доктором Мол), бросил на неё хмурый тревожный взгляд. А Морс продолжал:

— На бетонной площадке за их домом по Уотер-Итон-роуд стояла лёгкая алюминиевая тележка на резиновом ходу, которой пользовался один из рабочих в первой половине дня. В эту тележку, а точнее, тачку, около семи вечера и положили тело, прикрыли его пластиковыми мешками, забросав их кучей облетевших листьев, под покровом темноты перевезли через деревянный мостик, потом по хорошо протоптанной тропинке через поле до быстрого потока Черуэлла, где тело бесцеремонно спихнули в воду. И, как я уже сказал, — Морс медленно обвёл слушателей взглядом, — эту грязную работу проделал один из вас, член вашей группы, мужчина, человек, который не побрезговал сначала раздеть мертвеца, а это пришлось сделать, потому что пролилось много крови, липкой, запачкавшей всё крови. Она почти наверняка запачкала и того, кто избавлялся от тела, человека, который за последние десять лет своей жизни, то есть своей трудовой жизни, вполне сжился с подобным неприятным занятием, будучи достаточно компетентным гробовщиком в Америке.

По комнате пробежал вдруг вздох удивления, и Морсу конечно же можно было бы не продолжать. Но он продолжил:

— Да! Мистер Эдди Стрэттон!

— Нет, сэр, этого не может быть!

Раздавшийся с последнего ряда голос заставил всех обернуться, хотя уже к этому дню всем был знаком мягкий выговор Фила Олдрича.

— У вас, сэр, есть мои показания, а также показания Эдди, что…

— Мистер Олдрич! Я вас хорошо понял и сейчас поясню. Но сначала давайте ненадолго вернёмся к Стрэттону. Он стал второразрядным гробовщиком и специализировался на косметической обработке мёртвых тел, «украшением», — позвольте мне так выразиться! трупов людей, умерших после тяжёлых мучений, исказивших их внешность. И он был холостяком. Холостяком он пробыл два с небольшим года, пока не встретил вдову филантропа средней руки и не женился на ней. Брак оказался обыкновенным соединением взаимных интересов, брак по расчёту, если хотите. Эдди ходил по магазинам, занимался садом, чинил краны и водопроводные трубы, ухаживал за автомобилем. Лаура — Лаура Стрэттон, как она стала теперь называться, — была более или менее довольна: её уже не так пугали воры, её возили дважды в месяц на регулярные консультации с мозольным оператором, — она забыла, что такое заботы по дому, и могла отдаваться своей двойной страсти — курению сигарет и игре в бридж.

Но их обоих постигло разочарование, когда подошло к концу урегулирование наследства покойного филантропа. Деньги со счетов перекочевали в карманы адвокатов, предметов же искусства действительно оказалось множество, но большая их часть предназначалась для какой-нибудь галереи или коллекции. Получалось, что перспективы хорошо обеспеченного брака таяли на глазах, пока супругам не пришла в голову идея — конечно же Лауре Стрэттон. Волверкотский Язык был застрахован на полмиллиона долларов. Самый безопасный способ доставить его в Англию — перевезти украшение на себе: мало кто доверит такой предмет почте или курьерской связи, а если кто и решится рискнуть, то страховка обойдётся в фантастическую сумму и будет практически запретительной.