Элизабет искренне верила, что он говорит правду. Возможно, он и переспал раз или два с неизвестной горничной, но это не имело значения. Из сообщений о его путешествии по стране – не официальных сообщений, а слухов и рассказов, которые доходили до нее – она знала, что одной из немалых добродетелей, за которую король восхвалялся, было его целомудренное отношение к женам и дочерям своих подданных. Возможно, ей и не придется испытать то унижение, которое вынесла ее мать. Это покажут следующие несколько месяцев. Она боялась, что скоро из-за своей беременности она не сможет удовлетворять его: и это время будет решающим. Его поведение на протяжении путешествия по стране предвещало хорошее, но ведь и не было смысла наносить ненужный урон его добродетели.

– Приходи потом ко мне… Я тоже соскучилась по тебе.

Он страстно поцеловал ее и направился к двери, затем медленно вернулся.

– Элизабет, все будет в порядке? Не причиню ли я тебе… или ребенку… какого-либо вреда?

– Это никогда не причиняло вреда моей матери, а я знаю, что она не давала обет целомудрия в то время, когда она вынашивала моих братьев и сестер, – откровенно отвечала Элизабет.

– Спасибо за это Господу, – искренне, от всего сердца ответил Генрих.

Для Элизабет последующие месяцы прошли в мирном удовлетворении. Генрих был бесконечно нежен и внимателен с ней. Вне зависимости от того, насколько он был занят, – а международные отношения начали отнимать у него много времени, как только ему удалось подавить мятеж в стране – он всегда находил время для ответа на просьбы Элизабет о внимании. Он взял за правило завтракать с ней, часто вставая до зари, чтобы иметь дополнительный час или два времени, и посвящая их работе, которую быстро не мог завершить. Он значительно сократил время на те занятия, в которых она более не могла принимать участия, например, на охоту он отправлялся только тогда, когда она настаивала на этом. И Элизабет расцвела от его доброты. Ее нервная раздражительность исчезла. По мере того, как она становилась все более неуклюжей, а погода все жарче, она временами капризничала, но Генрих никогда не терял терпения. И если он не мог шутками вернуть ее в хорошее расположение духа, то она всегда успокаивалась при мысли о ребенке.

Но Генрих не был настолько довольным и, к счастью, его жена, погруженная в себя, какими часто бывают беременные женщины, не представляла себе, насколько ее идеальный муж был в действительности проницательным королем. Его шпионы были неэффективны; ну что ж, он будет наблюдать за ней сам и изучать ее. Он был почти уверен, что Элизабет знала о восстании на севере страны. Когда он сказал ей о нем, ее реакция была неестественной.

Эта осведомленность не доставила ему удовольствия, зато он обрадовался другому. Она не казалась искусной актрисой, он поверил теперь, что она не принимала активного участия в мятеже, и даже более, что это, возможно, она послала Конвея предупредить его. Он думал, что ему известен также и источник бед.

Если когда-либо во взгляде женщины, обращенном к нему, он видел ненависть, значит, этой женщиной была вдовствующая королева. Он не мог предположить, какую пользу она хотела извлечь из подобного поведения; но он мог сделать немногое, чтобы найти ответ на этот вопрос, потому что она избегала его. Сведения, которые он получал, не имели большей ценности. Он не видел способа, как разлучить, особенно теперь, Элизабет с ее матерью. К счастью, казалось, что она тоже сильно привязалась и к его матери. Генриху оставалось только надеяться, что влияние Маргрит будет противодействовать влиянию вдовствующей королевы, и он теперь уделял больше внимания Элизабет, чтобы оправдать ее доверие.

Они покинули Лондон после того, как жара сделала невыносимым зловоние грязного города. По воде добрались до Ричмонда и затем очень медленно плыли на юг, пока первого сентября не решили обосноваться в Винчестере.