Глава 2

– Джеймс! Брайен! Дэффид! – С этим криком по сырой твердой земле внутреннего двора к ним бежал невысокий молодой человек довольно крепкого сложения, с пышными усами и огромным крючковатым носом. Поверх рубашки на нем была лишь короткая кольчуга, а его волосы – того же соломенного цвета, что и усы, – сильно взлохматились.

– Господи помилуй! – пробормотал Брайен, резко натягивая поводья. Сначала лошади из воздуха, а теперь мертвый друг воскрес!

Но уже в следующую секунду его настроение изменилось. Брайен соскочил с коня и по обычаю людей четырнадцатого века заключил невысокого молодого человека в свои стальные объятия и расцеловал.

– Ха! – грохотал он. – Как здорово снова видеть тебя, Жиль! Мы постарались как можно скорее погрузить твое тело в воды Английского канала. Это было почти через неделю после твоей смерти. Конечно, мы видели, что ты сразу превратился в тюленя. Но с тех пор – ни слова. Никаких вестей.

Во внутреннем дворе появилось еще несколько светильников, но они находились слишком далеко и потому давали слишком мало света, чтобы разглядеть, покраснел ли Жиль. Но Джим, который, как и Дэффид, теперь тоже спешился, хорошо знал Жиля и мог догадаться о его реакции.

– Тот, в чьих жилах течет кровь силки, не может умереть на суше, – сказал Жиль. – Но, по правде говоря, мне пришлось довольно туго. Я вернулся домой, и мои родные, конечно, узнали меня, но они никак не могли вернуть меня в человеческое обличье. К счастью, в Бервик приехал благочестивый аббат; они пригласили его сюда на несколько дней. В конце концов отец уговорил его благословить меня, и тогда я снова стал человеком. Но отец предупредил, что, если я опять умру человеком на земле, мне уже не уйти от смерти. Благодаря благословению я могу превратиться в тюленя в воде, но на суше мне не миновать своей судьбы… Джеймс!

Жиль обнял и расцеловал Джима. Кольчуга одного со скрежетом терлась о латы другого, а щетина на подбородке Жиля царапала щеки Джима.

Поцелуй в эту эпоху заменял рукопожатие – все целовались друг с другом.

Заключив сделку с совершенно посторонним человеком, следовало поцеловать его или ее, а поскольку зубы у большинства людей были в отвратительном состоянии, изо рта у него или у нее обычно исходил довольно неприятный запах. Путник, переночевавший в гостинице, прощаясь с хозяйкой, также целовал ее Джиму обычно удавалось избегнуть этого ритуала. Но уклониться от него в эту минуту значило бы проявить черствость по отношению к другу. Джим задумался, как женщины терпят такую щетину.

Он решил – и в тот же миг с грустью подумал, что это решение ненадолго задержится в его голове, – как можно тщательнее побриться, прежде чем ему снова доведется поцеловать Энджи. И еще Джим с содроганием подумал, каково пришлось Жилю в его кольчужке, когда его обнимал закованный в латы Брайен.

Но Жиль, похоже, не испытал ничего, кроме удовольствия. Затем он заключил в объятия Дэффида, который тоже был этому только рад, хотя кольчуга Жиля заметно вдавливалась в кожаную куртку лучника.

– Ну, заходите же! – сказал Жиль. Он обернулся и крикнул:

– Эй, на конюшне! Возьмите лошадей у этих добрых джентльменов!

Полдюжины слуг появились с той подозрительной быстротой, с какой обычно являлись слуги Джима в Маленконтри, если происходило что‑нибудь интересное.

Лошадей увели, и несколько слуг – двое из них в килтах разной расцветки унесли седла и снаряжение.

Жиль распахнул двери и пригласил своих гостей в длинное деревянное строение, где, верно, находился большой зал, соединенный с башней. Большой зал в замке Джима был попросторнее, но обстановка здесь была такой же. Значительную часть помещения занимал большой стол; под прямым углом к нему в дальнем конце на возвышении стоял более короткий высокий стол.