— Це тоби, Маметов, не Ташкент, — назидательно молвил Салонюк. — Тут треба бути обережными. Звисно, фрици теж не сплять, десь здалеку за кожным нашим кроком спостеригают. Сподиваються, що мы колы-нибудь оступимося. Ось так. Ну, хлопци, яки будуть думки та пропозиции?

— Наша мало, немца много, до леса подаваться надо, — поделился мыслью Колбажан.

— Ох, Маметов, лесная твоя натура, — хмыкнул Перукарников. — А ежели заблудимся? Лес-то незнакомый, и болот для таких ротозеев, как ты, в нем найдется немало. И учти, что это тебе не зима и они не замерзшие.

— Ой, матинка ридна, — спохватился Жабодыщенко. — Знов же цей клятий миномет пхати поперед себе скризь кущи!

— Не верещи, — окоротил его строгий и справедливый командир. — Ты ж не сам его пхаешь: тоби Маметов, Перукарников и Сидорчук допомогалы и зараз допоможуть. Так я кажу, хлопци?

— Да куда же я денусь с вашего праздника души и тела? — заинтересовался Иван.

— Ты, Перукарников, свои дурнувати байки припини, бо получишь жабодыщенский миномет як переходящий прыз за перемогу в гуморе.

— Та отож, — взбодрился Жабодыщенко.

Они бы препирались еще какое-то время, однако со стороны раздался призывный и протяжный клич Маметова:

— Командира! Танка след оставлять, моя находить, моя находить!

— Чуешь, — почухал в затылке Тарас. — Не то Маметов захворив, не то нимця знайшов. Не знаю, що краще.

Разглядывая уходящий вдаль гусеничный след, партизаны почувствовали легкое недоумение.

— Куда это, едрит его корень, он лыжи навострил? — изумился Перукарников. — Неужто дорогу знает?

— Танка один быть, — уточнил Маметов. — Далеко ехать, бегом торопиться!

Салонюк снял с шеи бинокль и изучил пространство вплотную.

— Здаеться мени, там за долами лисок видниеться…

— Що завгодно, товарышу Салонюк, — взмолился минометоносец, — тильки не знову у лиси ховаться.

Командир проигнорировал эти горестные вопли:

— Бачишь, фриц точинисинько розумие, куды едет, бо пре нагло, як до себе до хаты!

— А там, глядишь, где-нибудь поблизости и наш брат партизан найдется!

— Знайдется не знайдется, а ворожа техника кататься як сыр в масли не должна. А должна буты пидирвана та порушена як класс. Не дамо ворогу кочевряжить нашу землю… Та и не нашу — теж не дамо! Так шо ничого сперечаться, Жабодыщенко, та дывиться на мене, як чорт на попа. Зараз же треба витпралятысь!

Переноска тяжестей на дальние дистанции пробуждает в отдельных людях просто-таки нечеловеческий аппетит.

Следуя за танком по проторенной им же дороге, все бравые партизаны чувствовали себя неплохо, за исключением одного. Трагическая фигура Жабодыщенко, тащившего в объятиях миномет, могла пробудить муки сострадания у любого гуманиста. Однако его боевые товарищи гуманистами явно не были.

Любопытно, что громоздкое оружие не только не отбило у Миколы охоту чем-нибудь обстоятельно перекусить, но и усиливало это страстное желание. По этой причине Жабодыщенко постоянно отставал от своих товарищей и отвлекался на посторонние объекты, рассматривая их на предмет гастрономического применения.

На цветущем лугу было почти негде развернуться: цикады, кузнечики и прочая живность славного бойца еще не привлекали, зато, попав под сень деревьев, он буквально расцвел.

Вопросы, которые мучили пытливый ум Салонюка и не давали покоя образованному Перукарникову, абсолютно Николу не интересовали. Была зима — не стало зимы; был танк — и тоже исчез, ну и что? Летом в лесу гораздо больше съедобного: ягоды там, грибы, фрукты дикорастущие.