Когда мокрые пальцы, стиснутые на рукояти ножа, свело от сильной судороги, я начала приходить в себя. Разлепила пальцы, опустила руку, встряхнула ею восстановить кровообращение, чуть не зашипев от боли. Бесшумно подошла к Дрейвену. Пригляделась к сыну. Присмотрелась к сумрачным серым глазам уиверна, взглянувшего на меня со странным высокомерием.

— Можешь разговаривать, но негромко — он спит и нас не слышит. Пойдём.

Мои колебания, куда вести Дрейвена, были недолгими. К нему — сына спать не положишь нормально. К нам — не хотелось бы, чтобы уиверн даже находился поблизости от комнат, но… Теперь он сына найдёт везде, куда бы тот ни направился. Кровь, которую они прочувствовали оба, позовёт. Так что… К нам, конечно. Никуда не денешься. Теперь он знает. Так что, отвернувшись от него, пошла впереди.

Едва войдя в комнату, отключила все следящие камеры в апартаментах. Дрейвен только покосился, но промолчал, хотя понял, что именно я сделала.

— Идём, — повторила я и повела его в спальню сына. Он молча шёл за мной. Оглядываясь, я видела, как он бросает короткие взгляды по сторонам, и лицо всё больше смягчается. У кровати Брендона я остановилась и откинула уголок одеяла. После чего вышла из спальни и села в кресло. Рядом было ещё одно. Со своего места я присматривала за тем, что делает уиверн. А тот положил малыша на постель, укрыл его и сел рядом.

Пару раз я вздрогнула от желания подойти и помочь ему уложить сына, но крепко вцеплялась в ручки кресла, останавливая себя. Прошло полчаса, прежде чем он вернулся. В кресло он не сел, а осел — тяжелым, хмурым зверем. Я примерно предполагала, что он скажет, и оказалась права.

— Почему ты сразу не сказала мне о… ребёнке?

— Монти сказал, что на тебя нельзя давить.

— И ты так бы и оставила это — моё мнение, что ты выходишь за меня замуж из-за наследства? — недовольно сказал он.

— Мне пока замуж никто не предлагал.

— Ты же понимаешь, что с появлением ребёнка всё изменилось.

— Брендон не десерт, которым можно подсластить пилюлю, — резко сказала я.

Он мягко встал — всё тот же тяжёлый, но пластичный зверь — и быстро прошёл в спальню. Я насторожённо наблюдала, как он склонился над кроватью, ненужно поправляя одеяло на сыне. По мелочам: по коротким, почти неосознанным движениям Дрейвена, по его глазам, то и дело устремляющимся на сына, — я понимала, что личные пространства этих двоих постепенно сближаются на таком уровне плотности, что теперь я уже начинаю испытывать отторжение — и одиночество. Правда, последнее не смущало: я готова стать при сыне телохранителем, если не матерью. И… Брендон пока нуждается во мне… Дьяволы, от одной мысли, что меня оттирают от сына, глаза вспыхивают теплом подступающих злых слёз, а рука снова возвращается к набедренным ножнам. И все мысли лишь о том, что зря отдала в оружейную свой видавший виды на Кере пулемёт.

— Перестань хвататься за нож, — сухо сказал Дрейвен, снова усаживаясь в кресло — оглядкой на спальню Брендона.

— Перестану — как только с завтрашнего дня снова буду носить вместо ножен кобуру, — ровно сказала я.

— Ты слишком бездарно строишь из себя крутую, — недовольно сказал он, наконец полностью оборачиваясь ко мне.

— Думай, как хочешь, — с горечью отозвалась я, пытаясь пристроить вздрагивающие руки на подлокотники кресла. — Тебе-то не пришлось испытать всего того, что испытала и помню я. А мне волей-неволей… Монти сказал, что на мне внушение Адэра было поверхностно, поэтому я помню и буду помнить всё, хотя внушение снято.