Тоже вырастешь, у тебя будут свои страстные порывы. Да, забыл сказать: все желания, кои волшебная змейка выполняет, должны быть сокровенными. Не «что мне хочется», а «чего я страстно хочу на самом деле неведомо от себя». Затаившимися в глубине души и этого, как говорилось в твоей нудной книжице, задавленного в умственном подвале…Как там? «Id», эго, суперэго, оно… Тьфу!
— Я не читала герр Зыкмунта — только тебе для забавы принесла.
— Хороша забавка, однако. Так вот, на этом, собственно, сказка моя кончилась, пошла прямая и неподдельная быль. Господина Афрейда ты от меня забери, принеси лучше в следующий раз фэнтезюшку какую ни на то. Хоть эпопею Джорджа Мартина про тварей, вылупившихся из яиц, хоть «Драконов Перна».
— Думаешь выучиться чему-нибудь путному?
— Посмотрим.
Кресло тяжело кряхтит, когда они оба встают с него и прощаются.
— Не страшно идти назад?
— В жилое крыло? Чепуха, дед. Привидения у тебя добрые, жаль даже, что исчезают при первых лучах рассвета.
Старик подходит к нише рядом с камином и будто растворяется в мерцании лабрадорита, чёрном с синей искрой. Девочка протискивается в наполовину отворенную дверь и дальше по коридору — мимо дубовых стропил и свинцовых пластин, что рухнули с обвалившейся кровли и теперь подпирают дверь главного зала. Отец, к её радости, счёл расчистку развалин делом нерентабельным, а местные жители слишком суеверны. Обо всём этом она рассказала предку — в смысле некому тебя тревожить.
Но ни словечком не обмолвилась о том, что Драконий Ларец снова отыскался.
Да, разумеется, он самый. В самом конце узкого лаза, который они откопали вместе со Стахом и по которому она теперь приходит. Такой плоскенький и вроде как с выдвижной или выкидной крышкой, как у мобильника, — они даже подумали, что мобильник и есть. Только вот цвет — коралловый, сказал приятель. Редкий. Богатый. И, самое главное, — выпуклый рисунок на его фоне. Пыль въелась дракону во все чешуйки, будто зола, и оттого зверь казался наполовину серым, ещё более выпуклым, чем на самом деле, и до ужаса реальным.
Крышка на самом деле не подалась и на ноготь. Ни на миллиметр, одним словом. Но это пока приятель рядом возникал. Чуть попозже…
На этой мысли коридор перетекает в лаз, который способен превратить в лохмотья всё, кроме джинсовых штанов, и без того щедро располосованных поперёк, такой же курточки и тёплой мальчишечьей рубахи. Лаз открывается, как ему и положено, в развалинах, но это маскарадные развалины ландшафтного парка. Оттуда два шага до нарядного особняка, который стоит под боком угрюмой великанской тени. «Ни камушка оттуда не позаимствовал, — говорит себе Аля, имея в виду отца и замок. — Тоже боится, как тупые крестьяне и гастарбайты?»
Крадучись добирается до особняка, перемахивает через подоконник первого этажа и оказывается в своей комнате.
Конечно, в гости к предку она свою новую забаву не взяла. Мигом бы унюхал змеиное золото, он такой. Спрятала в голимом барахле, куда никто из взрослых не заглядывает.
Сейчас достала — и прислушалась. Будто скребёт кто-то изнутри тонким коготком…
— Ну, выходи же, — сказала жарким шёпотом Алька. — Ты хочешь — я не умею…
А руки сами поддевали, поднимали, разворачивали…
Крышечка отъехала, и изнутри, оттуда, где по-хорошему должны были помещаться буквы, цифры и микросхемы, полился зелёный дым, крутясь жгутом и отбрасывая изжелта-рыжие блики на экран или зеркальце — или туда, где эти экран или зеркальце должны были находиться. Какой-то крючок или клюшка-коклюшка…
— Это ты, родоначальница? Фея Мелюзина? — так же тихо спросила девочка. |