— Мы хотим сделать скромный подарок вашей обители, братья! — Достав из котомки кошель, хевдинг, недолго думая, протянул его настоятелю и поклонился, — Помолись за бедных странников, отче!

— Я вижу, вы добрые люди, — принимая подарок, улыбнулся тот, — Не скрою — обители нужны средства на украшение церкви. Наша мечта — выстроить каменный храм с мозаиками, с витражами, такой, чтобы сердце любого закоренелого язычника, а их здесь много, братья мои, забилось бы в благоговении и экстазе пред величием Божьим!

— Надеюсь, и наш, от чистого сердца, подарок поспособствует вашему святому делу, — умильным голосом произнес Александр — Позволь нам немного отдохнуть и послушать службу. Очень скоро мы уже пустимся в путь — дорога дальняя.

— Да уж, не близкая, — Настоятель прищурился и, поправив на голове черный клобук, предложил отобедать чем бог послал.

— Разделите с нами нашу скромную трапезу, — добродушно хохотнул монах.

Трапеза и в самом деле оказалась скромной — каша «кускус» да вареная рыба, — зато весьма обильной, что было вовсе не лишним после весьма утомительного пути.

— А здорово здесь кормят! — толкнув локтем приятеля, негромко заметил Луи.

— А-а-а! — Нгоно хихикнул. — Ты, видно, вовсе не прочь стать монахом?

— Тихо вы, — приструнил парней Александр.

За столом следовало вести себя скромно. К тому же Саше никогда не нравились безличные предложения типа: кормят, приглашают, платят… Хотелось узнать: кто кормит, зачем, с какой целью, на какие такие средства? Ну, здесь пока в этом смысле все было понятно. Покормить пилигримов, да пусть себе идут с Богом! Остаться почему-то не предлагали, может, хватало уже монахов? Или имелась какая-то другая причина, о которой отец настоятель почему-то умалчивал.

В трапезной — гулком, с высоким потолком, зале, даже сейчас, ясным днем, полутемном из-за узких бойниц-окон, — собрались, наверное, все послушники и монахи, всего около двух десятков человек, включая игумена. Перекрестились перед трапезой, отец настоятель прочел молитву.

Ели молча, скромно потупив глаза, видать, здешний устав не поощрял болтовню. А вот Саша, немного подумав, решился его нарушить. Посидел, облизал ложку и негромко промолвил с восхищением:

— Отче! Сколь многолюдна у вас братия для столь отдаленных мест, куда, вне всяких сомнений, нужно нести слово Божие, не убоявшись трудностей и строгостей монастырского устава.

— Это еще не все, — ухмыльнулся монах — А про строгость устава ты верно сказал, мил человек. Есть у нас один послушник, так он в отдельности живет, в убогой хижине, ни с кем не общаясь. Сам на себя наложил епитимью, сказал, пока еще в братья пойти не достоин! Подвиг веры решил совершить. Отшельник.

— Что вы говорите? Отшельник? — Хевдинг насторожился — Поистине, это святой человек… А можно на него взглянуть? Напитаться святостью.

— Брат Лазарий еще не святой, но к тому стремится. Я пошлю братьев показать вам дорогу.

Сутулый монах привел Александра и его людей к хижине, располагавшейся километрах в двух от обители, в заросшей камышами неудоби. Плетеные, наспех обмазанные глиной стены, камышовая крыша и целые тучи москитов.

— Черт! — прихлопнув комара на лбу, шепотом выругался Ингульф, и Саша едва не влепил ему подзатыльник. Тоже мне, святой странник, а нечистого запросто поминает. Рукоприкладствовать не стал, конечно, хотя и очень хотелось, но посмотрел выразительно. Ингульф понял, потупился и больше уже не ругался.

— Ну и где же отшельник? — подойдя к проводнику, спросил Александр.