По дороге из курятника она увидела Колина Нидла — согнувшись в три погибели перед дверью лазарета, он осматривал засов.

— Привет, Колин, — сказала она. Он подскочил как ошпаренный.

— Ой! Привет, Люсинда. Рад тебя видеть. — Он махнул руками — в никуда, насколько она могла судить. — Не могу сейчас поболтать с тобой — столько дел!.. Извини.

Он проскочил мимо нее обратно к дому, шагая напряженным шагом быстрее обычного, словно напыщенный джентльмен в поисках туалета.

Люсинда огляделась. Дверь в лазарет была отперта. Ей стало любопытно, что же он изучал здесь так внимательно. Она осторожно просунула голову внутрь.

— Есть здесь кто-нибудь? — Не услышав ответа, она вошла.

Сначала она решила, что в огромном сарае нет никого, кроме нее и недвижной туши драконихи, которая растянулась в своем длинном загоне, словно корабль, загнанный в док для ремонта. Одна мысль о том, чтобы остаться наедине с таким чудовищем, заставила ее попятиться обратно к двери.

— Мисс? — С другого конца сарая к ней шел Ханеб, он был в мешковатом сером балахоне, закрывавшем всю его фигуру от шеи до пят. Длинные черные волосы свисали на лицо, а голову он неуклюже отворачивал, чтобы скрыть шрамы.

— Вы пришли к юному Колину, мисс? — спросил он ее. — Он ушел. Или вы к мастеру Уоквеллу или мастеру Рагнару? Их тоже нет, они уехали за лекарствами.

— За лекарствами? — Она отпустила дверь, и та с грохотом захлопнулась. Когда шум стих, из загона, словно в ответ, донесся низкий нарастающий рокот, от которого Люсинда содрогнулась. — Она еще болеет? А я думала, она уже поправилась.

— Мезерэ? — Он печально покачал головой, по-прежнему старательно отворачивая от нее обезображенную щеку. — Мы не знаем. Может, она просто горюет о своем яйце… грустит, что оно умерло… — Он пожал плечами, подыскивая слова. — Чтобы узнать больше, на следующей неделе мы дадим ей… дадим ей… — Он нахмурился. — Сонное лекарство. Потом мы заберем яйцо, чтобы мистер Уоквелл и мистер Гидеон могли его изучить.

Это была самая длинная речь, которую она когда-либо слышала от Ханеба.

Люсинда посмотрела на загон, напуская на себя смелость, которой на самом деле не чувствовала. От одного только размера драконихи и ее сморщенной, чешуйчатой, как у аллигатора, спины величиной с автобус перехватывало дыхание. Даже просто стоять рядом с таким чудовищем и сознавать, что оно живое, было очень страшно. Люсинда точно знала: стоит Мезерэ пошевелиться, и она тут же вылетит из сарая, даже если ей потом будет стыдно.

Дракониха лежала, зажав яйцо передними лапами, словно утомившийся щенок с любимой игрушкой. Тело ее занимало весь загон, массивные задние ноги были поджаты под светлым блестящим животом. Яйцо было на удивление маленьким, не больше баскетбольного мяча в самой широкой части, хотя узкая вытянутая форма делала его вдвое длиннее. С трудом верилось, что из этого свернутого спального мешка могло вылупиться такое же огромное существо, как Мезерэ. Но когда Люсинда увидела ввалившиеся пожелтевшие глаза драконихи, она вдруг вспомнила, что из этого яйца уже никому не суждено вылупиться.

— Бедняжка, — произнесла она едва слышно, подходя ближе. Ханеб тоже сделал шаг к загородке и предусмотрительно встал слева от Люсинды. — Она кажется такой измученной. Как будто ужасно устала и сдалась. — Она посмотрела в глаза Мезерэ, полузакрытые, но все такие же завораживающие. — А все уверены, что яйцо не выжило?

— Да, — сказал Ханеб, замявшись.