|
Промокшие до нитки, продрогшие и напуганные страшной бурей, какой никогда прежде не видели даже самые старые эльфы, солдаты смотрели на Сильванеша, совершавшего жизнерадостные курбеты под проливным дождем, как на помешанного и неодобрительно качали головами. Он был сыном их обожаемой королевы. Им не в чем было его упрекнуть. Они отдали бы свои жизни, защищая его, поскольку он был надеждой всей нации. Да и вообще солдаты любили этого парня, даже если не слишком уважали или восхищались им. Ибо у Сильванеша был приветливый и дружелюбный вид, он был добрым товарищем, обладал веселым нравом и таким мелодичным, завораживающим голосом, что певчие птицы, заслушавшись, слетали с ветвей и садились ему на плечи. Во многом Сильванеш был не похож на своих родителей. Его характер ничем не напоминал угрюмую, суровую и целеустремленную натуру Портиоса, и только внешнее сходство отца и сына, указывавшее на их близкое родство, препятствовало распространению досужих сплетен. Сильванеш, или Сильван, как звала его мать, не унаследовал и королевской осанки Эльханы Звездный Ветер. В нем было не много от ее гордости и очень мало от ее сострадания. Он заботился о своих людях, но был лишен терпеливой мягкости и преданности, свойственных его матери. Борьбу Эльханы за возвращение на родину он считал безнадежной тратой времени. Более того, он не мог понять, зачем она тратит так много сил на то, чтобы воссоединиться с соотечественниками, которые явно не желают ее возвращения. Эльхана относилась к сыну с обожанием, только усилившимся с тех пор, как она лишилась мужа. Сильван же, сам того не осознавая, испытывал более сложные чувства. Спроси его кто нибудь, он бы ответил, что любит свою мать и поклоняется ей, и это было бы правдой. Но эта любовь напоминала пленку масла, разлитого по бурному морю. Иногда Сильван испытывал такой гнев на своих родителей, что сам страшился его неистовой силы. У него отняли детство, его лишили элементарного комфорта, он даже не имел возможности жить вместе со своим народом. Несмотря на неистовство шторма, склеп оставался сухим. Эльхана стояла у входа, наблюдая за бурей, ее душу одолевали беспокойство за сына — стоявшего с непокрытой головой под проливным дождем и открытого ударам молний и порывам бешеного вихря, — и горькие сожаления о том, что ливню удалось легко проникнуть за щит, ставший для нее со всей ее армией непреодолимой преградой. Сильная вспышка молнии почти ослепила ее, а последовавший затем удар грома сотряс стены подземелья. Испугавшись за сына, она выглянула наружу. Еще одна вспышка осветила синим пламенем фигуру юноши. Запрокинув голову, он смеялся в лицо буре. — Сильван! — позвала она. — Там небезопасно. Иди, пожалуйста, сюда. Он не услышал ее. Грянувший гром заглушил ее слова, а налетевший вихрь унес их прочь. Но, возможно почувствовав ее заботу, юноша повернул голову. — Разве это не великолепно, мама? — прокричал он, и ветер, похитивший слова матери, бережно донес до нее ответ сына. — Вы хотите, чтобы я вышел и привел его сюда, моя королева? — раздалось у самого ее уха. Эльхана вздрогнула и обернулась: — Самар! Вы напугали меня. Эльф поклонился: — Прошу прощения, Ваше Величество. Я этого не хотел. Она не слыхала, как подошел Самар, но в этом не было ничего удивительного. И без оглушительного рокота грома ей никогда не удавалось расслышать его тихие шаги, если только эльф не хотел, чтобы их слышали. Самар принадлежал Дому Хранителя, был приставлен к ней Портиосом и пронес свою преданность через тридцать лет войны и изгнания. Теперь он был ее помощником и главнокомандующим армии. То, что он любит ее, она знала давно, хотя слова любви ни разу им не произносились. Самар сохранял преданность ее мужу, своему другу и правителю. Ему было прекрасно известно, что он не любим и что Эльхана хранит верность мужу. Любовь Самара была даром, который он приносил ей ежечасно, ничего не требуя взамен. |
