Булгарина, – тем более что это нужно нам, в настоящем случае, для доказательства единодушного согласия всех и каждого в деле слишком очевидных истин.
Почтенный Н. А. Полевой пишет, как говорят, полосами. О чем речь в публике, за то принимается почтенный Н. А. Полевой. Была эпоха журналов, Н. А. издавал журнал; была мода на Шеллингову философию и политическую экономию – он писал о философии и политической экономии. Настала мода на романы, он стал писать романы. Альманахи ввели в моду оригинальные повести – Н. А. стал писать повести. Заговорили об истории, – вот есть и история; наконец, вкус высшего сословия и публики явно обратился к театру, и Н. А. Полевой пишет трагедии, драмы, драматические представления, драматические были и водевили. Пишет он так много, что мы не можем постигнуть, когда он выбирает время, чтобы читать и учиться! Н. А. Полевой человек умный и удивительно смышленый. Он не может написать ничего решительно дурного, а между тем написал он много хорошего. Что он ни напишет, во всем пробивается то талант, то сметливость, то ловкое подражание, и все приноровлено к понятиям большинства. Невозможно быть беспристрастнее нас к Н. А. Полевому, и, невзирая на прошедшее, мы всегда отдаем справедливость его таланту, уму, трудолюбию, а больше всего его сметливости, в которой он не имеет равного в нашей литературе[3 - Белинский цитирует рецензию Булгарина на альманах Н. В. Кукольника «Новогодник» («Северная пчела», 1839, № 80).].
Совершенная правда! Так как пришлось к слову, заметим тут же, что этою действительно удивления достойною сметливостью обладает, между русскими литераторами, не один г. Полевой: отдавая ему полную справедливость, мы не должны же быть несправедливы и к г. Булгарину, тоже обладающему замечательным талантом в этом роде. Вся разница в характере таланта: г. Полевой больше устремляется, как справедливо замечает «Москвитянин», туда, где совершилось падение какого-нибудь рода словесности; г. Булгарин, напротив, является неожиданно большею частию после какого-нибудь успеха посредством литературного оборота. В то время как мода на альманахи заставляла г. Полевого писать повести, – их писал и г. Булгарин; успех альманахов заставил г. Булгарина издать «Талию»;[4 - Полное название: «Русская Талия, подарок любителям и любительницам отечественного театра на 1825 год». Талия – одна из девяти муз, покровительница комедии.] удачная подписка на не конченную доселе «Историю русского народа»[5 - Н. А. Полевой. История русского народа, т. I–VI. М., 1829–1833.] имела своим следствием неудачную и тоже не конченную «Россию» г. Булгарина; успех «Посредника» родил «Эконома»; успех «Наших» произвел «Картинки русских нравов»; политипажная история Суворова г. Полевого породила «Романтические сцены из жизни Суворова» с политипажами же, которые, говорит г. Булгарин, скоро явятся в свет; успех драматических «представлений» г. Полевого на Александрийском театре породил неуспешную, впрочем, «Шкуну Нюкарлеби». Подражая всему успешному, г. Булгарин иногда огорчается, если видит, что задуманное им «успешное» – упреждается чужим «успешным», особенно «успешнейшим». Так, например, «Юрий Милославский» упредил выходом «Димитрия Самозванца» – и за то навлек на себя довольно грозную критику в «Северной пчеле». Равным образом, г. Булгарин не любит совместничества: просим читателей вспомнить известную историю о капустных кочерыжках…[6 - См. «Литературные и журнальные заметки» (наст. т., с. 321).]
Возвратимся к «представлениям» г. Полевого в изданном ныне третьем их томе.
Этот третий том содержит в себе «Гамлета» – драматическое представление Виллиама Шекспира, и «Уголино» – драматическое представление Николая Полевого. |