Нино. Неужели ни разу не пришла тебе мысль о прошедшем, ни разу не взволновалась грудь твоя вздохами сожаления?

Вероника. О чем же, милый Нино?

Нино. О том, что было, о том, что ты для меня оставила, бросила, презрела…

Вероника. Я не знаю, что такое прошедшее. Да разве я оставила что-нибудь? Мне кажется, что я родилась только тогда, когда мы переселились сюда с тобою. Было что-то прежде… я не помню…

         Помню я одно – тот вечер, дивный вечер,

         Когда последний солнца луч цветные стены храма

         Раззолотил и, по стенам сверкая, догорая,

         На сводах и столпах, как радугой, блистал.

         Там, близ алтаря, был юноша прекрасный,

         Мой Нино был там – он молился,

         Он ангелом прекрасным мне казался,

         Он не видал меня, но мне с тех пор,

         Как призрак милый счастья, он остался —

         Его мечтала голос слышать я,

         Его искала и – нашла его – он мой!

         Он не диким мне воителем,

         Не в турнирах победителем —

         Он мне странником предстал смиренным,

         И – его узнала я!

         Он так смело стал перед людской толпою,

         Он сказал ей, изумленной, будто божьим громом:

         Она – моя!

Вот все, что было для меня… Ах, да уж сколько раз пересказывала я тебе об этом!..

Нино (обнимая ее). Мечтательница!

Вот видите – и добрались до первого и последнего слова, до альфы и омеги этой апофеозы пряничной любви «мечтателей»! Да этот Нино с своею Вероникою просто – Манилов с своею супругою: он держит в руке конфетку и говорит супруге: «Разинь, душенька, ротик, я тебе положу этот кусочек»…

Право, об «Уголино» больше нечего говорить, особенно говорить серьезно…

Что касается до «Гамлета», то достоинство его как перевода вполне оценено великим знатоком Шекспира, покойным профессором Харьковского университета И. Я. Кронебергом[9 - «Литературные прибавления» к «Русскому инвалиду», 1839, № 10.] и, в другой статье, сыном его, А. И. Кронебергом[10 - «Литературная газета», 1840, № 49, 50.]. Но нет худа без добра: из перевода вышло сочинение г. Полевого, и это послужило к успеху пьесы на нашей сцене, где Шекспир так, как он есть (не обсахаренный и не рассыропленный), еще недоступен. Но зато некоторые потому только и прочли превосходный перевод «Гамлета» г. Вронченко и поняли его, что видели на сцене «Гамлета» г. Полевого… И то заслуга!»[11 - См. примеч. 11 к статье «Русская литература в 1842 году».]