— Нет… Нет. — Она тихо охнула, глаза ее расширились от потрясения. — Это невозможно. Вы все придумали.

— Как я могла такое придумать, когда я услышала всю эту историю от самого Дэвида? Да, он из тех мужчин, кто старается избавиться от вины с помощью эмоционального признания. И это ему удается. Причем со слезами, ибо по примеру других великих людей он любит поплакать — совсем как женщина.

— Я не стану… я не стану вас слушать.

— Но вы должны, дорогая Кэти, ради себя самой. Итак, наш Дэвид вернулся в Шотландию из лучших побуждений, чтобы исправить былое зло. А когда оказалось, что вашей матери, к несчастью, больше нет, то вместо нее вы стали объектом его доброго внимания. Вначале все было хорошо, да, прекрасно и достойно, но затем кое-что изменилось, он в порыве благородства захотел сделать для вас даже больше, чем планировал, поэтому — о, эти обаятельные мужчины с вкрадчивыми манерами умеют обращаться с женщинами, — пообещав жениться и отправиться с вами в «Миссию», он стал вашим возлюбленным, история вашей матери повторилась.

— Прекратите! — Кэти в отчаянии закрыла уши. — Я не могу… Я не стану больше слушать. Это так ужасно.

— Конечно, это не очень хороший поступок — соблазнить сначала мать, потом дочь, и все только с самыми лучшими намерениями. Однако я уверяю вас, он не так уж плох по сравнению с другими, а я знаю мужчин, дорогое дитя, некоторые из них гораздо ужаснее, как говорится, чем Дэвид, который всего лишь слаб и эгоистичен и стремится любой ценой избегать неприятностей и трудностей. Нет, погодите. — Кэти запоздало попыталась встать, но Фрида удержала ее за руку. — Неужели вы не понимаете, я говорю ради вашего же блага? Я должна показать вам вашу ошибку. Если бы вы вышли замуж за этого славного Дэвида, он устал бы от вас и через полгода разбил бы вам сердце. Вы с ним совершенно разные, не одного поля ягоды. Вам никогда не удалось бы обратить его к религии или даже заставить вновь заняться врачебной деятельностью. А у него не получилось бы привить вам любовь к его глупому антиквариату или знаменитым картинам, навязанным ему дилерами. Ваш брак превратился бы в сплошную катастрофу.

Кэти сидела совершенно неподвижно с застывшим выражением лица, и в этой неподвижности было что-то наводящее ужас. Она почувствовала себя униженной и нечистой, больной, как в лихорадке, лишенной всего, что было ей дорого. Ей хотелось убраться оттуда поскорее, но не было сил, остались лишь слабость и презрение к самой себе.

— Ну разве это не очевидно? Жена, которая нужна этому Дэвиду, — не милая нежная девушка вроде вас, а женщина, достаточно сильная, чтобы руководить им, та, которая заставит его подчиняться и всегда, всегда делать то, что нужно.

Глаза Кэти превратились в два больших черных омута на маленьком беленьком личике.

— Вы, — задохнувшись, произнесла она.

— Да. Сегодня в Базеле мы поженились.

Вновь наступила тишина. Брови Кэти, сдвинутые от боли, изменили ее лицо. Какие мысли проносились в ее измученном мозгу! Она опустила голову, не в силах бороться с ними, не в силах их удержать — встреча у могилы матери, обаятельная, серьезная улыбка, друг вашей семьи, день в Эдинбурге, такой веселый и щедрый, обход больных, какая чудесная медсестра, но очень усталая, чашка супа, моя дорогая, так нежно, а затем Вена, странный водоворот огней, звуков, музыки, Пинкертон, дорогой Дэвид, ты никогда не смог бы так поступить, затем Швейцария, снежный саван, да, я поеду с тобой, маленькая миссионерская церковь, на виду у небес, а потом, совсем как ее дорогая покойная мать… О боже, это невыносимо! Она вскочила, словно безумная, думая лишь о том, как бы убежать.

Но Фрида проворно поднялась и встала у дверей, закрыв проход.