Весь юго‑запад был покрыт холмами, поросшими великолепными кедрами и соснами, между которыми струились бесчисленные прозрачные ручьи. Деревья здесь стояли реже, чем в центре острова, и лес изобиловал дичью. Из птиц встречался дикий американский индюк, мясо которого часто украшало стол островитян.

Северная часть острова была лесиста. Здесь часто встречались старые, давно заросшие болота. Болота чередовались с обширными участками песчаной почвы, поросшей дубом и соснами. На болотах росло много черники и брусники. Тут же можно было найти целые поляны белых грибов, а в ельниках – рыжики.

Казалось, ничто не угрожало счастью невольных робинзонов. Они ни в чем не нуждались, все необходимое, что не мог дать им сам остров, появлялось незамедлительно, словно кто‑то следил за их желаниями и, угадывая их, немедленно выполнял. Климат на острове был ровным. Лето сменялось золотой осенью, за которой сразу же, минуя зиму, наступала весна.

И тем не менее беда пришла. Она пришла не откуда‑то извне. Источником беды был сам Сергей. Все чаще и чаще его охватывало смутное беспокойство и раздражительность. Все реже он садился за письменный стол и включал компьютер. Ольга, которой он ещё недавно в часы отдыха любовался и восхищался, стала его раздражать. Особенно её неизменная покладистость. Казалось, она угадывала его желания и это угадывание и следующие за ним поступки вместо радости вызывали все усиливающееся раздражение. В таких случаях Ольга терялась, жалобно смотрела на него, тщетно стараясь понять причину. Нет, Сергей внешне никак не проявлял своё состояние, он был по‑прежнему ровен и спокоен, но она неизменно, каким‑то шестым чувством, угадывала его недовольство.

Однажды, проснувшись ночью, Сергей заметил, что она плачет. Раньше это взволновало бы его, обеспокоило, во всяком случае он постарался бы выяснить причину, но теперь лишь с досадой повернулся на другой бок и сделал вид, что спит. Это не укрылось от жены, и она весь следующий день была грустной и старалась не попадаться ему на глаза.

В последний год такое случалось все чаще. Сергей стал теперь уходить надолго в лес, возвращаясь только к вечеру, а иногда и на следующий день.

Особенно его тянуло на холмы юго‑западной части острова. Он давно уже привык спать под открытым небом. На острове не встречались крупные хищники и ядовитые змеи. Однажды, правда, он обнаружил следы, судя по признакам, кошачей породы, но не мог определить его вида.

Сидя во время одной из таких прогулок у костра и наблюдая, как его отблески пляшут в окружающей тьме ночи, Сергей задумался, стараясь разобраться в самом себе. Его чувства к жене не вызывали у него никакого сомнения. Он любил её и твёрдо знал это. Он тяготился своей раздражительностью, приносящей жене огорчения. Часто засыпая и вспоминая прошедший день, Сергей давал себе слово завтра быть предельно внимательным к Ольге, но наступало утро, и все оставалось по‑прежнему. Приступы беспричинной раздражительности учащались. Хуже было то, что его уже не тянуло к работе. Не было того всеохватывающего волнения, когда под его рукой рождались новые уравнения и формулы. Все сделанное им ранее представлялось ненужным. «Может быть, я дичаю, – с горькой усмешкой думал Сергей. – Я даже перестал бриться». Он провёл рукой по щеке. «Отпустить, что ли, бороду и стать настоящим дикарём с всклокоченной бородой и крепкими длинными когтями. Нет, с этим пора кончать». Ему вдруг захотелось искупаться.

До побережья по прямой было недалеко. Он быстро поел поджарившееся уже мясо, взял карабин и сумку и пошёл к берегу, намереваясь провести ночь на берегу моря.