Рядом с ним Анне казалось, что она все делает правильно, следуя его указаниям, повинуясь заказчикам. Она старалась подражать его сильной и уверенной походке по жизни, вспоминая его вечную присказку: «Если меня уволят, я с удовольствием займусь чем-нибудь еще. Поработал бы водителем такси или клоуном в цирке, а может, сидел бы дома и сочинял стихи. А может, просто ничего не делал, вот где кайф. Вставал бы поздно, целовал жену, шел в бар смотреть футбол, возвращался, чтобы обнимать ее до самого утра».
«Такое же широкое лицо и круглое тело, как у мистера Ху», – посмотрела она снова на соседа, который уже спал.
Она перевернула страницу и наткнулась на стихотворение:
Иногда приходило вдохновение, и Анна сочиняла. Это тоже было своего рода отдушиной. Всякая писанина помогала ей посмотреть на себя со стороны. В то время как в жизни приходилось наблюдать за другими.
«Любви, любви», – повторила Анна.
– Чай, кофе, прохладительные напитки? – вырвала ее из осеннего контекста стюардесса.
«Раз крепче ничего нет… тогда лучше чай», – ответила Анна в широкой улыбке девушке.
Рим. Пьяцца делла Република
Я прибыла из Парижа на поезде. Борис встретил меня на вокзале Термини. Мы тепло обнялись. Вокзал не только место расставаний, но и встреч, однако холодок от первых дает о себе знать, поэтому я вжалась в Бориса всем своим телом.
– Замерзла, что ли? Так приятно впилась в меня, будто приехала из зимы. Холодный вагон?
– Нет, вокзал.
– Извини, не успел нагреть. Но снаружи – лето, пошли, – взял он меня в охапку и скоро мы оказались на улице. – Отчего такая суета, будто перед Новым годом?
– Все ждут чудес.
– Но ведь взрослые же люди.
– Взрослым чудеса нужны даже больше, чем детям, потому что после тридцати без чуда – никуда.
– Я прямо чувствую, что без чуда мне уже никуда, – приобнял Борис Анну.
– Сколько автобусов!
– Пятьсот.
– Ты уверен?
– Площадь Пятисот, она так и называется, в честь пятисот итальянских солдат.
– Которые истекли здесь кровью от эфиопских шотелов и гураде где-то в конце девятнадцатого века.
– Я вижу, ты тоже в теме? Любишь оружие?
– Историю, – соврала Анна, неравнодушная к оружию. Каждый раз, оказываясь здесь, я слышу звон металла и вижу реки крови. Я прямо представляю, как все это было.
– Как?
– Жарко, пыльно, больно и грязно. Но благо водопровод уже был изобретен. Он смывал самые трагичные факты из истории Римской империи, словно для этого и был придуман.
– Интересно, я как-то не задумывался над этим, но что-то в этом есть. Термы Диоклетиана, – указал Борис на массивное здание темно-кремового цвета. – Здесь воины отмывались от кровавых разборок, – сыронизировал он.
– Вот почему такой цвет, теплый, хочется прямо потрогать. Что за камень?
– Кирпич, – чуть замешкавшись, ответил Борис.
– Кирпич? Есть такой камень? – улыбнулась Анна. – Хотела бы дома такие обои.
– Если только в погребе, – покачал головой Борис.
– В винном?
– И в невинном тоже. Хотя погреба все виновны. Хочешь перекусить? – посмотрел в мои глаза Борис. – Я хотел сказать – выпить. |