– Точное количество погибших, – говорила дикторша, – пока не установлено, так как пожарные еще не закончили разбирать сгоревшие постройки. Но уже сейчас известно, что сотрудники уголовного розыска обнаружили шесть трупов… Областная прокуратура возбудила уголовное дело… А теперь переходим к другим событиям сегодняшнего дня.

Таранов отвернулся от телевизора, налил в мензурки коньяк. Валентин спросил:

– Не знаешь, Ваня, где это Тиллиярви?

– Где-нибудь в Карелии, – безразлично сказал Таранов.

Потом Валентин уложил его на кушетку, вкатил укол и ловко извлек полтора десятка дробинок, обработал ногу и сказал:

– В следующий раз это может быть не дробь.

Таранов кивнул, встал и надел штаны. Снова сел к столу и наполнил склянки коньяком. Таранов вспомнил, как Валька оперировал одного африканского вождя. Вождя привезли на бронетранспортере. В животе у него сидела пуля. Вслед за вождем явилось его войско – не менее двух тысяч вооруженных бойцов. А может, их было три тысячи. Или пять… их никто не считал. Сын вождя сказали Кислицыну: у вас есть врач. Он должен спасти моего отца… Лавров осмотрел вождя и сказал, что в полевых условиях сделать что-либо трудно. Еще он сказал, что попробует, но ничего не гарантирует… Тогда сын вождя сказал, что если великого вождя не спасут, то уже он со своей стороны гарантирует: все белые умрут вслед за вождем. Первым будет врач. Валентин оперировал пять часов. Вокруг палатки расположилось кольцо из тридцати советских спецназовцев, а вокруг них – второе кольцо – из двух или трех тысяч африканских воинов. Все понимали, что если эта орда хлынет в атаку, остановить их будет невозможно. Пять часов вибрировали нервы, пять часов неподвижно сидел сын вождя. Село солнце… А потом из палатки вышел Валька. Все уставились на него. А он попросил сигарету, не спеша прикурил и бросил: будет жить вождь. Негры по-русски, конечно, не понимали ни бельмеса, но когда Валентин негромко произнес: будет жить вождь, – тишина взорвалась криком и стрельбой из сотен стволов… Спустя четыре дня вождь умер во французском передвижном госпитале. Госпиталь сожгли, персоналу отрубили головы.

– Чем я могу тебе помочь, Таран? – спросил Валентин.

– Переночевать у тебя можно?

– Не вопрос, Ваня. Это, собственно, я и сам хотел тебе предложить. Вид у тебя нехороший, усталый и тебе сейчас лучше всего выспаться… А утром поговорим о твоих делах.

Таранова устроили в одноместной коммерческой палате с пристойной мебелью, телевизором и холодильником. Он лег на крахмальные простыни и сразу уснул. Снилось пожарище и косо летящий град.

Яростно, азартно чирикали воробьи за окном. Таранов улыбнулся: сейчас встану, накормлю вас, бродяги… В следующую секунду он все вспомнил, и его обожгло болью. Он сел, опустил ноги на пол. На правой белела повязка, наложенная Валькой. Таранов встал, подошел к зеркалу и увидел свое лицо – с запавшими щеками, заросшее седоватой щетиной… Ну, гражданин Таранов, что ты можешь сказать себе в это замечательное утро в начале сентября? В предчувствии бабьего лета, своего сорок первого дня рождения… и развязки. Что можешь ты сказать себе?… Ты молчишь. Тебе нечего сказать.

– Ты знаешь, что тебя ищут? – спросил Валька. Он смотрел на Таранова внимательно, с прищуром. – Кто? – спросил Таранов. – А хрен его знает.

– Менты?

– Трудно сказать. Может, мент. Может, нет… Был у меня позавчера, спрашивал о тебе. Оставил телефон и просил, если ты появишься, передать. – Валька протянул листок бумаги. Там стояли семь цифр номера и более ничего.

– Чего он хотел? – спросил Таранов.