– Ну, что-то вы скисли, – сказал дядя Саша. – Давай-ка, Ваня, наливай… чего ж, стало быть?

Таранов налил самогону в пузатые, с толстыми стенками стопки… над озером прошелестел – как вздох – ветер… Вскоре разошлись спать.

Раненые журавли не летают… курлы.

Лешка проснулся как от толчка. Он раскрыл глаза и увидел сначала только темное переплетение балок на белом потолке. При вспышках оно было видно очень четко, объемно, в мелких деталях. Оно было похоже на распятие в келье католической монахини.

На улице почти непрерывно гремело, шумел ливень, шумели под порывами ветра кроны сосен. В этом шуме он не сразу услышал шипение твари. Он его скорее ощутил… Он повернул голову и увидел гадину, свернувшуюся кольцами на тканом половичке. Немигающий взгляд твари был направлен в глубь его мозга.

– Я пришла за тобой, – прошептала тварь тихо, но он услышал.

Зябко и горячо стало под лоскутным деревенским одеялом.

– Уже… пора? – спросил Алексей Малков вслух.

– Да. Тебе уже пора. Давно пора.

Лешку заколотило. Мгновенно его прошиб пот, обильный и горячий. Зубы выбивали дрожь.

– Пора, – повторила гадина. Лешка откинул одеяло и опустил босые ноги на половик.

Гроза прошла, как будто ее и вовсе не было, от ливня осталась только наполненная водой колея. Трава, покрытая крупными каплями, слегка курилась под солнцем. В лесу пели птицы. Таранов вышел на крыльцо, с удовольствием вдохнул чистый воздух и, спрыгнув с крыльца, побежал по траве босиком в сторону озера. За ним сразу увязались собаки…

Вздымая фонтан брызг, Иван ворвался в воду. Вода показалась очень холодной, обожгла. Но он бежал, улыбался, подставлял лицо солнцу. Когда вода дошла до пояса – поплыл. Отошел от берега метров на пятьдесят и резко ушел вниз. Под водой мир сразу переменился, но все равно оставался прекрасным. Солнечные лучи легко пробивали небольшой слой чистой воды, освещали песчаное дно, тонкие нити редких водорослей и темные овалы моллюсков на дне. А он уходил все глубже, глубже, глубже. В мир полутеней, полусвета, загадочный и безмолвный. Иван плыл, медленно опускаясь вниз. Вода стала еще холодней, краски – сдержанней.

Он проплыл столько, сколько смог. Когда воздуха стало остро не хватать, а сердце забухало тревожно и часто, Таранов оттолкнулся от дна ногами и начал подъем на поверхность. Глубина была всего метров около шести, но ему показалось, что втрое больше… Он вырвался на поверхность, как пробка, и жадно хватил воздуха. Радостно затявкали псы на мелководье, закрутили хвостами.

Когда Иван выбрался на берег, к берегу озера шел дядя Саша. Иван попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха, и двинулся навстречу.

– А Лешка-то куда уехал? – спросил дядя Саша. Таранов остановился, бросил взгляд под навес – «Нива» и тяжелый «Урал» с коляской стояли на месте, а старенького «Восхода» не было.

Лешка оставил записку: «Спасибо тебе за все, Иван. Извини, но я, видно, конченый. И дяде Саше с тетей Раей спасибо за все. Пусть простят за мотоцикл. Я его оставлю на станции у дядисашиного племянника. Ты, Иван, не обижайся. Прощай. Алексей. Я тебе из Питера на трубу позвоню».

– … твою мать! – в сердцах сказал Таранов – Давно он уехал?

– Да уж минут двадцать будет.

– А чего молчал, дядя Саша?

– А я почем знаю, что к чему? Слышу, мотоцикл затарахтел… думаю, может, вы за грибами куда собрались… А что случилось-то, Ваня?

– Потом объясню, – сказал Таранов. – А сейчас извини, дядя Саша, некогда – догнать его надо.