А она его поцеловала в щеку, это было в первый раз.

И это не осталось незамеченным.

Глупые, они попытались его дразнить. Женихом.

А ее невестой. Ну, и еще «тили-тили-тесто», это само собой.

Зуев, Кареев, Золотарев, он запомнил фамилии. Они смеялись, дразнили его девчонкой, а ее довели до слез. Он сидел на крайнем стульчике и смотрел в пол. И думал. Он запомнил, о чем он тогда думал.

О птицах. О том, что хорошо бы иметь попугая. Во-первых, они умеют говорить, во-вторых, они красивые. А в-третьих, они умные, не все, конечно, но попадаются. Некоторые даже в шашки играть умеют. Или на яйцах кататься.

Он думал о птицах до обеда.

Потом они сидели рядом и ели куриный суп. Она ела, а он смотрел, глаза у нее были заплаканные и мутные. Тихий час начался как обычно, и он даже поспал, немного, минут пятнадцать-двадцать. Проснулся, когда воспитательница ушла.

Начал с Зуева. Зуев спал в обнимку с осликом. То ли Иа, то ли другой сказочный осел, довольно большой и тяжелый.

Он разбудил Зуева и стал бить его ослом. Вряд ли это было как-то особенно больно, скорее страшно. Зуев только всхлипывал, а под конец описался. Тогда Иван перешел к Карееву.

Кареев был крупным, раза в два крупнее и Зуева, и его самого. Он проснулся с первого удара, обхватил и принялся душить. За шею. Больно. Но он не сдавался. Кареев душил, а он бил. Лупил кулаками в пузо, а затем в лицо. Много, изо всех сил.

И Кареев сдулся. Отпустил и заплакал.

Иван стукнул его еще несколько раз. Чтобы Кареев запомнил. Да и самому хотелось запомнить. Ощущение силы.

Золотарев проснулся сам и спрятался в туалете, добыть его оттуда не получилось. Иван врубался с разбегу в дверь, плечом, девочки визжали, еще немного, и она бы поддалась, но тут явилась воспитательница.

С тех пор он дрался часто.

Драться было легко. Иван не понимал, почему это не получается у других. Он всегда побеждал. Уже в старшей группе детсада он знал, как можно побить третьеклассника. Достаточно немного разбежаться и хорошенько толкнуть противника в грудь. Обычно враг был выше на голову, сила прикладывалась удачно, и третьеклассник, а иногда даже и пятиклассник валился, взбрыкивая в воздухе ногами.

Иван быстро осознал действенность приема и часто отрабатывал его дома – толкал стену. Или деревья в лесу. Лучше всего толкались сосны, сила толчка измерялась шишками, если случалось от трех шишек и выше, значит, толчок получался удачный.

В садике с ним никто уже не связывался. Сначала не хотели драться, затем не хотели играть, а потом и просто разговаривать. Воспитательница постукивала пальцем по виску и рекомендовала сводить его к специалисту по профилю, но свидание с психологом не состоялось – в городе психологов не водилось отродясь, а везти его в Кострому мать не собиралась.

И тогда кто-то, подслушав разговор воспитателей, первый раз назвал его Психозом, и это прижилось надолго, так его называли даже в школе. Тогда ему даже нравилось, ну, что его боятся, ведь он побил всех, кто был выше его в группе, а затем тех, кто был одного с ним роста.

Конечно же, она с ним дружила.

Мать работала медсестрой в поликлинике, они приезжали в город на утреннем поезде, и она отводила его в сад. Семь утра, сад не работал, и он ждал во дворе. Обычно сидел на крыше фанерной машины, иногда влезал на дерево. Ее приводили тоже рано, они надолго оставались вдвоем, это было лучшее время.

Забирались в машину, и он вез ее в Кострому, в Москву и иногда даже в Америку. И лодка, на ней вполне можно было сгонять в Бразилию, только по правому борту выломаны две доски, и он сильно сомневался, что этот дредноут не дреданется на первой же тысяче миль, поэтому на лодке они ходили только по Волге. Ну, иногда еще заглядывали в Каспийское море.