|
Должно быть, божья воля в том, чтобы она сидела на своем троне. И, разумеется, для нас безопаснее, если она сможет усмирить своих шотландцев, чем если они будут драться друг с другом. Набеги в северном приграничье участились с тех пор, как ее свергли. Нападающие никого не боятся, ведь Ботвелл теперь далеко и заточен в тюрьму. Любая власть лучше безвластия. Лучше пусть правит королева, чем не управляет никто. К тому же ее восстановят на троне французы или испанцы, если мы этого не сделаем. Если они снова посадят ее на трон, на нашем пороге окажется чужая армия и Мария будет им благодарна, нам будет гораздо хуже.
– Да, – твердо отвечает королева, словно приняла решение. – Я так и думаю. – Возможно, вы можете дать друг другу обет союзничества, – предлагаю я. – Лучше иметь дело с королевой вам, королеве, чем быть вынужденной торговаться с узурпатором, с новой ложной властью Шотландии. А сводный брат Марии явно виновен в убийстве и вещах похуже. Я не мог бы сказать ничего, что бы доставило ей большее удовольствие. Она кивает и поднимает руку, чтобы погладить свое жемчужное ожерелье. На ней роскошные черные жемчуга в три ряда, они облегают ее шею как толстый плоеный воротник. – Он посягнул на нее, – подсказываю я. – Она – помазанница божья, а он захватил ее против ее воли и заключил в тюрьму. Это грех против закона и против неба. Вы же не захотите иметь дело с таким нечестивым человеком. Как допустить, чтобы он возвысился, если он может напасть на свою королеву? – Я не стану иметь дела с предателями, – заявляет она. Елизавета испытывает ужас перед любым, кто может посягнуть на монарха. Ее положение на троне было поначалу неустойчивым, да и теперь ее притязания, если вдуматься, не так обоснованы, как притязания королевы Шотландии. Елизавета была объявлена бастардом Генриха, и акт парламента она так и не объявила недействительным. А Мария Шотландская – внучка сестры Генриха. Ее линия истинна, законна и сильна. – Я никогда не стану иметь дела с предателями, – повторяет королева. Она улыбается, и я тут же снова вижу красивую молодую женщину, которая, восходя на трон, вовсе не возражала против того, чтобы иметь дело с предателями. Она была душой восстания против своей сестры Марии Тюдор, но всегда была слишком умна, чтобы попасться. – Я хочу быть шотландской королеве справедливой родственницей, – говорит она. – Она, может быть, и молода, и глупа, и совершала ошибки слишком чудовищные, чтобы о них говорить, но она – моя родственница и королева. С ней подобает обращаться достойно и ее нужно восстановить на троне. Я готова любить ее как добрая родственница и следить за тем, чтобы она правила страной как должно. – Слова великой королевы и щедрой женщины, – говорю я. В разговоре с Елизаветой похвала никогда не будет лишней. К тому же на сей раз она заслуженна. Елизавете будет нелегко противостоять ужасам, которыми пугает ее Сесил. Ей будет нелегко выказывать щедрость родственнице, которая моложе и красивее ее. Елизавета получила трон, всю жизнь строя заговоры. Она не может не бояться, что явится наследник, который потребует трон и у которого будут все основания, чтобы затеять заговор. Она знает, каково быть наследницей, отлученной от двора. Помнит, что, будучи такой наследницей, плела заговор за заговором, замышляла кровопролитные восстания, которые едва не погубили ее сводную сестру и не опрокинули ее престол. Она знает, каким неверным другом была сестре – она не сможет поверить кузине, такой же, какой была она сама, молодая принцесса, которой так надоело ждать. Королева широко мне улыбается. – Итак, Талбот. Теперь к вашему поручению. Я жду. – Я хочу, чтобы вы приняли ради меня шотландскую королеву и отвезли ее в ее державу, когда придет время. |
