Он утешает меня, внезапно понял Дженнак; утешает речами, приличествующими не лазутчику, не охотнику из дикой прерии, но мудрому жрецу. И он прав: каждый решает для себя, посильна ли плата, не тяжела ли ноша и не сломается ли хребет под грузом несчастий. Слова, слышанные не раз от Унгир-Брена, аххаля; но только в этот миг Дженнаку стал ясен их смысл, их тайное значение и та истина, что заключалась в притче Чилам Баль: за мудрость зрелых лет платят страданиями в юности.

    Подняв голову, он кивнул в сторону Орри, ничком простертого на земле, с торчавшей из затылка стрелой.

    - Ты убил его, Иллар?

    - Да. Но я… - лазутчик опустил взгляд, - я немного не успел. Прости меня, господин. Судьба!

    - Судьба! - эхом повторил Дженнак, опускаясь на колени рядом с телом Вианны. Он махнул рукой, отсылая Иллара и Грхаба; сейчас ему хотелось остаться наедине со своим горем, измерить груз печалей и радостей, побед и поражений, спеть те песнопения, коими провожают ушедших в Чак Мооль. Быть может, Виа услышит их? Быть может, откликнется?

    Он сказал, что волосы ее мягки, словно паутинный шелк этова, черны и блестящи, как крыло ворона; что шея ее стройнее пальмы, груди прекрасней чаш из розовых раковин, а глаза подобны темным агатам; что лицо ее - солнце, живот - луна, а лоно - любовь…

    Но Виа, его чакчан, молчала.

    ГЛАВА 5

    Месяц Зноя. Леса меж Фиратой и Серанной.

    Дворец одиссарского сагамора близ Хайана

    Дженнаку вновь снились корабли.

    Чем-то они напоминали те, другие, из первого видения, и в то же время отличались от них. Они были не столь высокобортными, корпуса их казались уже и длинней, надстройки на корме и носу - ниже; мачты несли меньше парусов, зато были украшены плетеными шнурами, бушприты вытягивались вперед бронзовыми клювами таранов, над палубами торчали длинные шеи метательных машин, верх бортов, выложенных перламутровой мозаикой, искрился и переливался в солнечных лучах. Почему-то он знал, был твердо уверен, что корабли плывут на восток, к неведомым землям Риканны; знание это представлялось Дженнаку столь ясным и неоспоримым, будто он являлся кормчим, Мастером Ветров и Течений, ведущим свой флот в безбрежных океанских просторах. Кораблей было пять: два больших и три - поменьше. Крупные вдвое превосходили размерами любое торговое судно и несли синие и голубые паруса цветов Сеннама-Странника; на одном из меньших судов паруса тоже отливали голубым, на другом были пурпурными, цвета Одисса, на третьем - золотистыми, цвета Арсолана.

    И мнилось Дженнаку, что эта флотилия послушна его воле и что должен он сделать нелегкий выбор: то ли плыть дальше к Землям Восхода, то ли повернуть назад, вернуться в знакомые воды Ринкаса, к кейтабскому архипелагу, к Серанне и Юкате - или, быть может, к прибрежным городам, протянувшимся цепочкой от границ Одиссара до рубежей Тайонела. Выбор был поистине тяжелым, и Дженнак терзался страхом и неуверенностью; никто не собирался подсказывать ему, как должно поступить. Боги тоже молчали; Мейтасса, Провидец, лишь хмурил брови, а Хитроумный Ахау Одисс, напротив, усмехался, словно напоминая, что помогает он лишь тем, кто не ленится шевелить мозгами.

    Не в силах принять решение, Дженнак застонал, заметался и вдруг почувствовал, как чьи-то руки осторожно коснулись его плеч; чей-то голос звал его, чьи-то словно пытались пробиться к его разуму, затуманенному вещим сном.