- Ты хочешь… хочешь лишить меня сетанны? Хочешь, чтобы я… я купил жизнь? Нет! Я не купец, и я не торгуюсь! - Оротана прикрыл мутнеющие глаза и прошептал: - Запомни… запомни, Неуязвимый… Я не последний наком в Очаге Мейтассы… Но о других ты не услышишь… Ты выиграл поединок, но проиграл битву… и вскоре… вскоре… ты отправишься за мной в Великую Пустоту…

    Упрямый и гордый, подумал Дженнак, поднимаясь с колен; впрочем, то же самое он мог сказать о самом себе. Его взгляд поднялся к мрачному лицу наставника. Тот отложил свой железный посох, прислонив оружие к частоколу, и теперь в руке сеннамита зловеще поблескивал топор.

    - Добей его, Грхаб!

    Взметнулась секира; голова, увенчанная белыми перьями, покатилась в пыли, потом замерла; мертвые глаза смотрели вверх, прямо в божественное око Арсолана. Теперь они казались не зелеными, а тускло-серыми, цвета камня и ненастного неба. Аскара потряс своим огромным клинком, и одиссарские воины торжествующе взревели.

    - Балам, - довольно сказал Грхаб, обтирая лезвие полой туники. - Ты разделался с ним, балам. И провозился недолго!

    - Балам! - Рев стрелков и копейщиков ударил Дженнаку в уши.

    - Балам Неуязвимый! Балам Победитель! Ай-ят! Ай-ят! Веди нас, балам!

    - Куда? - промелькнуло у Дженнака в голове. Куда?!

    Не вкладывая клинки в ножны, он осмотрел свой гарнизон.

    Отряды на юге и севере, получив подкрепление, еще сопротивлялись, но поток полуголых тасситских воинов уже хлынул к колодцу и бревенчатым баракам; полусотня бойцов, охранявших восточный вал, спустившись вниз, рубилась с атакующей ордой. Среди них Дженнак с удивлением заметил Орри, таркола-кентиога, и охотника Иллара-ро; первый размахивал топором, второй, забравшись на кровлю, целился из лука. Вианны нигде не было видно, и острая боль на мгновение пронзила Дженнака.

    Чем он мог ей помочь? Рядом с ним, у западной изгороди, было четыре десятка солдат, да еще Аскара с Грхабом - ничтожная кучка людей против многотысячного воинства на мохнатых скакунах. Вероятно, эти всадники, выстроившиеся на равнине, услышали ликующий вопль одиссарцев и сообразили, что жизнь их вождя прервалась; ряды их дрогнули, тысячи копыт глухо ударили в землю, и бурый вал покатился вперед, к Фирате и ее полузасыпанным рвам, к изломанному частоколу и политому кровью откосу холма.

    Аскара проревел команду, и стрелки ринулись к бойницам. Выражение довольства на лице Грхаба сменилось озабоченностью.

    - Ты выполнил свой долг, балам, - негромко произнес он, наблюдая за свирепой схваткой у колодца, где последние одиссаркие бойцы дрались с отанчами. - Если Хардар не оскалит зубы, я, пожалуй, еще успею вывести тебя отсюда… тебя и твою женщину, если она жива.

    - Если жива… - повторил Дженнак. Сердце его разрывалось; он жаждал спуститься вниз, к Вианне, и он знал, что должен встретить смерть здесь, вместе с Аскарой и его солдатами. Боги же молчали; миг прозрения миновал, часть увиденного свершилась - голова Оротаны лежала в пыли, уставившись на солнечный диск мертвыми глазами.

    Но сбудется ли остальное? Пылающий лагерь тасситов, их бегущие орды, огонь, дым, затмевающий небеса, и трупы, трупы, трупы…

    Над горами, степью и речной долиной раскатился рокочущий грозный зов. То не был протяжный звук тасситского берестяного рога; это ревели боевые горны, выточенные из огромных раковин, привозимых с кейтабских островов. Рык их был подобен гласу Тайонела, колеблющего земную твердь; и сразу же за ними ударили барабаны. Они не передавали сообщения, но грохотали непрерывно, наполняя прерию мерным гулом, в котором Дженнаку слышался топот солдатских башмаков, лязг оружия, шорох щитов, трущихся о панцири, скрип кожаных и костяных доспехов.