Очевидно, Аскара тоже разгадал этот план; на вышке тревожно загрохотал барабан, послышались резкие слова команды, и запасные бойцы, разделившись, начали подниматься от впадины колодца к южному и северному частоколам, где оборонялись Квамма и Орри. Восточную сторону Фираты, обращенную к одиссарским землям, охраняла теперь лишь одна таркола; все воины стояли по периметру крепости, и ждать помощи было неоткуда. Разве что Оротана не отдав приказ к атаке, поспешит взойти на фиратский вал, чтобы лечь под клинками одиссарского наследника… Но он явно не торопился.

    Сильные пальцы стиснули нагое плечо Дженнака.

    - Слушай, балам… - Грхаб склонился к нему, обдавая жарким дыханием щеку. - Здесь все кончено, понимаешь? Все! И если даже ты разделаешься с тем койотом, которого мы ждем, твоя победа ничего не изменит. Ничего!

    - Ну так что же? - спросил Дженнак, наблюдая, как тяжелые возы вломились в заросли тоаче. Кактус был крепок, однако не устоял под напором огромных колес, окованных бронзой. Ядовито-зеленые стволы с воздетыми к небесам отростками - словно люди, молившие о пощаде - падали один за другим с резким хрустом.

    - Бери свою женщину, бери десяток воинов и уходи! - сказал Грхаб. - Еще есть время. Ты наследник, и твоя жизнь дороже сотни крепостей в этой поганой степи!

    - Этому ты меня не учил, наставник. Не учил убегать! Моя сетанна…

    - Пусть пожрет ее Хардар! Я учил тебя много лет, парень, а жить тебе придется куда дольше! Я учил тебя сражаться, нападать и отступать, учил, что кровь должна быть горяча, а голова - холодна. Вот и подумай на холодную голову: когда сражаться, а когда - уйти от боя, ибо ствол железного дерева мечом не перешибешь. Коль не хочешь спастись сам, так подумай о своей женщине…

    - Лучше умереть расколотым нефритом, чем жить куском угля, - сказал Дженнак, упрямо мотнув головой.

    Разумеется, Грхаб не боялся - вернее, боялся не за себя, ибо страх смерти был ему неведом, как и понятие сетанны, и законы чести, которым подчинялись светлорожденные. Возможно, три дня назад, до вызова, брошенного Оротане, Дженнак еще мог бы отступить; но не сейчас, когда вождь тасситов собирался скрестить с ним оружие. Скрестить меч! Это было неизбежно, как восход солнца, и даже Виа, его чакчан, его ароматный ночной цветок, стоила меньше, чем долг и честь; впрочем, и сама она никогда бы не променяла сетанну Дженнака на собственную жизнь.

    Но имелось и кое-что еще, внушавшее ему надежду, - смутное предвидение торжества и победы. Не только над Оротаной; над всем тасситским воинством, что ломилось сейчас сквозь заросли кактуса к рвам Фираты. Смутные видения продолжали мелькать перед внутренним взором Дженнака: то одутловатая физиономия Фарассы, то нежные черты Виа, то Оротана - лежащий в пыли, с закатившимися мертвыми глазами; еще он видел полунагие трупы степняков в боевой раскраске, усеявшие склон холма, пылающий тасситский стан, толпы воинов на рогатых скакунах, стремящиеся к западу, убегающие, разгромленные… Предчувствия были благоприятны.

    Но почему к ним примешивалась горечь? Он поглядел на тасситские возы, сокрушавшие живую изгородь, потом на мрачное лицо Грхаба и сказал:

    - От судьбы не уйдешь, наставник. Бесполезно бежать; судьба настигнет нас на быстрых скакунах тасситов и свершит свое дело руками отанчей, хиртов или кодаутов. Разве не так?

    - Не так! - сеннамит упрямо мотнул головой. - Я уведу тебя в горы, балам, туда, где не пройдут их быки, и никто до нас не доберется. Пока я держу оружие… - Его пальцы, стиснувшие железный посох, побелели.

    Ягуар не любит, когда его пытаются загнать в клетку, подумал Дженнак, усмехаясь.