Атлийцы не просили пощады; Народ Секиры, заносчивый и гордый, уважавший силу и жестокость, умел покорствовать судьбе. И не было бесчестья в том, что Фарасса, обуреваемый гневом и опьяненный победой, распорядился пленных не брать, а вырубить атлийцев под корень, переколоть, словно выброшенных на мелководье рыб. Да, в том не было бесчестья и ущерба сетанне одиссарского наследника; война есть война, и всякий меч, наточенный утром, днем снесет чью-то голову.

    Но после битвы и славной победы Фарасса повел свое войско дальше, в Страну Дымящихся Гор, сокрушил порубежные атлийские форты, сжег сотню или две селений, вырезав ни в чем не повинных земледельцев племени чеди-хо, которых и атлийцами не стоило считать, ибо принадлежали они к мирному древнему народу, жившему в тех краях испокон веков. Но время их кончилось с приходом Фарассы; да и воины Ах-Ширата, их владыки, отражавшие одиссарское нашествие, были к ним немилостивы. Известно ведь: несдобровать мышам, попавшим промеж лап дерущихся ягуаров! Ягуары, атлийский и одиссарский, в конце концов поделили спорные земли и замирились, а мышиный прах развеяли ветры, и их хижины-норки засыпало землей… Фарасса не считал, скольких чеди-хо истребили по его приказу, но, вероятно, кровь их заполнила бы пруд рядом с Домом Страданий - тот самый, где резвился сейчас зубастый Шетар с сородичами.

    Однако печальная участь чеди-хо не волновала ни Фарассу, ни Ах-Ширата, ибо имелись у них дела поважней - размежевать рубежи, поделить земли и скрепить мир. И, в ознаменование мира - не очень прочного, как выяснилось в ближайшие годы, - атлийский владыка отдал одиссарскому наследнику свою сестру Ши-Шочи-Туап, не блиставшую красотой, зато кроткую и покорную, как тонкорунная лама. Подобно всем потомкам богов, Ши-Шочи-Туап отличалась отменным здоровьем, но хватило его лишь на пятнадцать лет жизни с Фарассой; затем к атлийке привязалась неведомая хворь, и Ши-Шочи-Туап ушла в Великую Пустоту. Случилось это, странным образом, как раз в то время, когда Коатль и Одиссар вновь скрестили оружие и нужда в сестре Ах-Шилата, как залоге мира, исчезла.

    Впрочем, являлась она не единственным трофеем Фарассы, приобретенным некогда в Стране Дымящихся Гор. Войска его, пробиравшиеся то в атлийских джунглях, болотистых и смрадных, то среди горных теснин и засушливых плоскогорий, пленников не брали, за одним-единственным исключением, относившимся к людям из Клана Душителей. Они не раз проникали в одиссарский стан, дабы опробовать свои удавки на шее вражеского накома. Однако то ли шея у Фарассы оказалась слишком крепкой, то ли удача благоволила ему, но десяток покушений провалился, обогатив его, соответственно, десятком пленников.

    Он быстро распознал в них родственные души и догадался, сколь могут быть они полезны. Этим выродкам, по сути дела, было все равно, кого убивать, сынов Одисса или Арсолана, майя или атлийцев, светлорожденных ахау, мудрых аххалей или простых земледельцев; их бог, чтимый в образе Великого Ягуара, требовал кровавых жертв и радовался всякой смерти. Кроме фанатичной веры в Тескатлимагу и ненависти к приверженцам Шестерых, душители отличались бесстрашием и редкостным умением спроваживать свои жертвы в Чак Мооль. Излюбленным их инструментом была прочная сизалевая веревка двух локтей длиной, но пользовались они и ножами, и секирами, и ядом, и огнем - всем, что доставляло жертве максимум мучений. Чем затейливей была смерть, тем больше тешила она Тескатлимагу.

    Полезные люди, решил Фарасса, разговорив своих пленников с помощью наркотических зелий, влитых им в глотки вместе с кувшинами вина. Очень полезные, отметил он, скормив восьмерых душителей огненным муравьям и поразившись, что они не издали ни звука.