|
Очень полезные, отметил он, скормив восьмерых душителей огненным муравьям и поразившись, что они не издали ни звука. Двух оставшихся в живых он привез в Хайан и с тех пор следил, чтобы в камерах под Домом Страданий всегда находился хотя бы один поклонник Великого Ягуара. Их отлавливали в Коатле, Юкате и на Перешейке умелые лазутчики и тайно перевозили в Одиссар вместе с порохом, громовыми шарами и другими диковинками изобретательных атлийиев. Шары и огненный порошок Фарасса отдавал Джиллоровым оружейникам, но живая добыча принадлежала только ему. Он гноил Душителей год за годом, бросая в пруд состарившихся и потерявших силу; он держал их на цепи словно псов - бешеных псов, не столь разборчивых, как покойный Орри Стрелок, не различающих цвет благородной крови и готовых сокрушить не сетанну, а кости и плоть. Впрочем, глава глашатаев понимал, что душители - крайнее средство, и за минувшие десятилетия ни один из них не был выпущен на свободу.
Быть может, настала пора воспользоваться их услугами? Не желая больше глядеть на терзавших добычу кайманов, Фарасса задрал голову вверх, словно собирался посоветоваться с богами. Но боги, разумеется, не пожелали бы помогать ему в столь нечестивом деле; боги оставались на стороне его брата, кинну, своего избранника. Фарасса потряс кулаками и проклял их. Он стоял на нижнем ярусе насыпи, огромный человек на фоне огромного рукотворного холма, возвышавшегося над дорогой Белых Камней, словно символ одиссарского могущества; за его спиной зиял проход в недра насыпи и возносился крутой откос с неодолимыми зарослями ядовитой тоаче. Проход охраняли четверо вооруженных стражей, а другие его люди суетились в каменном лабиринте, меж темниц узников, вынося приговоры, подсчитывая штрафы, наказывая и карая. Толстые стены заглушали любой крик, глухие удары палок и вопли тех, чей плотью лакомились огненные муравьи; дела правосудия вершились как бы сами собой, безостановочно и неотвратимо, согласно Кодексу Долга и книгам Чилам Баль. Но в одной из самых нижних камер был заключен узник, не признававший Святые Книги, не ведавший о сетанне и учении кинара и потому не страшившийся пролить божественную кровь. Атлийский койот, пес смрадный, но полезный, промелькнуло у Фарассы в голове. Так все же - спустить его с цепи или обождать? Сомнения обуревали Фарассу, ибо теперь, с прибытием островитян, дело могло разрешиться само по себе. Хитрыe твари эти кейтабцы! - подумал он. Два года строили корабли- строили как бы втайне, но, по донесениям шпионов, тайна эта была открыта всем. Всем, кто имел глаза и уши! Глядите - мы, рыбье племя, отродье черепах, презренные разбойники и торгаши, готовимся к небывалому, замышляем неслыханное! На зависть Великим Уделам, и владыкам их, и всем светлорожденным потомкам Кино Раа… Как попугаи, задравшие хвосты над логовищем ягуаров! Глава глашатаев усмехнулся и покачал головой. Пожалуй, попугаями их не назовешь, они обезьяны, хитрые вороватые обезьяны! Распустили слух по всем Срединным Землям, а потом явились к двум Очагам из шести с нижайшей просьбой - посодействовать, помочь, укрепить их замысел божественными силами! Надо думать, эти два Очага будут польщены, а остальные возревнуют… Ибо просьба изложена хитро: не от чудесных кораблей и опытных мореходов зависит успех свершаемого, а от вождя, что возглавит странствие, от человека светлой крови, на коем остановили боги свой благосклонный взгляд… Ну, а где вождь, где доблестный наком, там и воинский отряд, там и мудрец-аххаль, там и целитель, и серебряные чейни, чтоб снарядить корабли как полагается. Моча скунса! Пусть! Пусть будут воины, жрецы, и лекаря, и корзины, полные серебряных чейни! Пусть! Все окупится с лихвой! Окупится, коль сгинет вождь в океане, исчезнет в далеких землях, попадет в утробу Паннар-Са, кейтабского демона-осьминога, вместе со всеми кейтабскими ублюдками! Жаль, что нельзя отправить с ним и кой-кого еще - скажем, старца Унгир-Брена, вконец выжившего из ума и возмечтавшего о недоступном. |
