Разумеется, каждый выбирает и богов своих, и способ беседы с ними - слова, жесты или мелодию. Но в Эйпонне голос Кино Раа, великих Шестерых, слышался в вое ветра, грохоте прибоя, в журчанье ручья; люди различали его в шорохе трав и крике зверя, в негромких и чистых птичьих трелях или в грозном рокоте тайонельского водопада. Здесь, в Ибере, было иначе: здесь боги говорили с людьми гулом жертвенных барабанов.

    Боги! Бесчисленное гнусное отродье каймана, а не боги! Демоны, проклятые Мейтассой!

    Однако уриесцы своих богов боялись и уважали.

    Через месяц или полтора после высадки случился разговор между людьми Дженнака и бойцами Умбера, местного князя. Толковали у бочки с хмельным, рядом с Длинным Домом Воинов, запивая сказанное темным и терпким иберским вином. Каждый поминал своих богов, восхваляя их могущество или мудрость, жестокость или милосердие к людям, но беседа, наполовину знаками, наполовину словами, протекала в мирном русле - до той поры, пока Чоч-Сидри не сказал:

    - Пусть ваши боги могущественны и сильны, но подобает ли чтить их лошадиной кровью и сгоревшим мясом? Запах крови приятен лишь хищным зверям, а вонючий дым - никому; так стоит ли щекотать им ноздри богов? Может, возливая вино, - тут жрец поднял вместительный рог с напитком, - вы больше угодите своим богам? Его аромат - жизнь, а лошадь с ножом в горле - смерть! Смерть, и больше ничего!

    Гилар, один из воинов Умбера, высокий мощный детина, пренебрежительно скривил губы.

    - Ты ошибаешься, маг: наши боги любят смерть, а не жизнь. Особенно Одон! - Окинув взглядом невысокую фигуру Чоч-Сидри, Гилар ухмыльнулся: - А как вы чтите богов? Вином? Лошадьми? Или, быть может, лошадиной мочой?

    На лице Сидри не отразилось ни следа раздражения; негромко и спокойно он произнес:

    - Истинные боги не приемлют жертв, воин. Страдания людей и животных им неприятны.

    - Значит, ваши боги слабы!

    Изрядно подвыпивший Гилар с вызовом уставился на Чоч-Сидри, но туг Дженнак выступил вперед, положив ладонь на рукоять меча:

    - Слабы? Хочешь проверить?

    - Дозволь мне, балам. Не дело вождю мериться с простым воином! - Грхаб оттеснил его, стаскивая с запястий браслеты. - Ты прав, парень: если боги слабы, то их народ не стоит черепашьего дерьма, - произнес он, оборачиваясь к Гилару. - Но верно и обратное.

    С этими словами он наложил руки на ибера, позволив тому обхватить свои плечи. Несколько вздохов у бочонка царила напряженная тишина; самые завзятые пьяницы - а таким в Уриесе был каждый второй - замерли с рогами у губ, позабыв, куда следует опрокинуть хмельное. Чоч-Сидри усмехался, Дженнак с тревогой хмурился, зная, что попавший в лапы к Грхабу до старости не доживет, а скорей всего, и до вечера не дотянет. Раздоров же с уриесцами и с Умбером, их вождем, ему не хотелось.

    Грхаб, похоже, это понимал; раздался треск, рука Гилара повисла, но сам он стоял на ногах, хоть побледневший и со сломанным предплечьем, зато живой.

    - Вот так, - наставительно сказал Грхаб и подмигнул Чоч-Сидри. - Теперь каждый плевок Одисса видит, сколь могучи наши боги. И грозный Коатль, и светлый Арсолан, и Тайонел-Потрясатель… Не говоря уж о Хардаре!

    Но сонм иберских божеств казался Дженнаку если не сильней Хардара, то еще ужасней и жестокосердней. Не было тут покровителя воинов Коатля, зато имелся кровожадный бог войны Одон, коему приносили в жертву лошадей; не было светлого Арсолана, а была Мирзах, богиня всепожирающего пламени; не было владыки тверди и вод Тайонела, а был Зеан, похотливый, как кот, - ибо каждой ночью насиловал он Мирзах, чтобы та породила на рассвете солнце.