Дженнак кивнул, решив, что разбойничьему чутью тидама можно вполне довериться; О’Каймор разграбил не один десяток прибрежных городов, хоть об этих своих подвигах благоразумно не распространялся. Взревел сигнальный горн, загрохотали барабаны, передавая приказ, и корабли, сбросив все паруса, кроме треугольного тино, направились к широкому проходу между скалами.

    - Ты думаешь, это река? - спросил Чоч-Сидри, с любопытством озирая окрестности.

    О’Каймор покосился на Челери, стоявшего у рулевого рычага, поскреб живот ниже панциря и неторопливо раскурил табачную скрутку.

    - Может, река, а может, и нет… То ведомо лишь одному Сеннаму, если он здесь побывал.

    Не реки это, заливы, клянусь клювом Паннар-Са! - отозвался Челери. - Чтобы стать мне акульим дерьмом, если реки! Что я, рек не видал? Не бывает, чтоб такие широченные шли одна за другой, точно пальцы из ладони. Всякой реке место нужно, простор!

    О’Каймор затянулся и выпустил в сторону своего кормчего клуб дыма, будто бы приказывая ему заткнуться. Спор о реках шел, кажется, не первый всплеск и явно надоел тидаму.

    - Залив - или река? - сверкал прямым тайонельским клинком, затем раздваивался наконечником копья. Его ограждали скалы, тянувшиеся почти непрерывной стеной и достигавшие где тридцати локтей в высоту, а где и всех шестидесяти. Но земля эта была не бесплодна, а красива и щедра: поверх розоватых и серых гранитных камней стояли огромные сосны, у подножий их зеленела трава, пестрели цветы, а кое-где алел усыпанный ягодами кустарник. Все это великолепие озаряло встававшее над водами солнце, и от огненного его диска тянулась вдаль золотая дорога - точь-в-точь такая же, по которой в урочный час отправляются в Чак Мооль не уронившие своей сетанны.

    Внизу раздался возглас, и Дженнак подошел к перилам: Чолла звала его.

    - Я желаю подняться наверх, мой вождь!

    - Не надо, милостивая тари. Из твоего хогана все видно, а ты можешь спрятаться от стрел.

    - Стрел я не боюсь!

    - Никто из нас их не боится, но твоя жизнь драгоценней прочих. А в сражении, без доспеха и шлема, так легко ее потерять!

    - Так дай мне доспех!

    Терпение Дженнака истощилось.

    - Запомни, тари: боги советуют каждому заниматься своим делом. Мне - сражаться, тебе - петь! А ты еще не поприветствовала Арсолана!

    Девушка фыркнула, но покорилась, и вскоре голос ее зазвучал над водами. С «Сирима» гулким басом откликнулся Цина Очу, и одиссарцы, уже стоявшие с копьями и самострелами у бортов, начали творить священный знак, касаясь груди или левого плеча и сдувая с ладони все невзгоды. Среди них были Саон, Итарра и остальные тарколы, каждый на своем корабле, каждый в шлеме с алыми перьями и серебряным знаком сокола. Перья, символ доблести и воинской удачи, развевались и над шлемами солдат; у тридцатилетних их насчитывалось десяток-полтора, а у тех, кто приближался к сорока годам, - втрое больше.

    - Эй, Торо! Одноглазый! - рявкнул под ухом Дженнака тидам.

    Помощник, распоряжавшийся у стрелкового помоста, откликнулся:

    - Здесь, мой господин!

    Ставь к передним метателям Пахо с его бездельниками, а сюда пришли ко мне Руена! Да пусть какой-нибудь черепаший сын зачерпнет воды и скажет, соленая она или сладкая!

    - Чего черпать? - пробурчал Челери. - Видно, что соленая, как бычья моча! Цвет зеленоватый, идем быстро, отлив кончился, течения нет… Залив, не река! Вот ежели цвет был бы…

    - Закрой пасть, хромоногий, - велел О’Каймор.