Внизу кейтабские мореходы, ночевавшие на судах, уже выводили из конюшни лошадей, завязывали им глаза, тянули к сходням; жеребцу и трем кобылам предстояло отправиться в дорогу на «Сириме», остальным - на «Тофале». Лошади прядали ушами, осторожно нащупывали путь, оказавшись на мостках, и Дженнак в который раз удивился, сколь они изящны и умны; воистину прекрасные создания, которых, по неведомой прихоти богов, была лишена Эйпонна! А может, лишена с умыслом, дабы подчеркнуть, что и в другой половине мира найдутся кое-какие сокровища.

    Он посмотрел на скалу, где возвышался уриеский хольт, скопище низких бревенчатых строений под дерновыми кровлями, загороженных со всех сторон четырьмя Длинными Домами. Что ж, Умбер был неплохим хозяином! Не слишком внимательным, зато чистосердечным и щедрым: принял знаки мира, помог выстроить лагерь, набил припасами склады, пригнал лучших скакунов с горных пастбищ… И теперь отправляется в поход вместе с гостями, желая сразиться за их и свою честь. Дикарь, однако имеющий понятие о сетанне! Значит, уже не совсем дикарь…

    Дружина Умбера, три сотни рыжебородых и огненно-власых бойцов в кожаных доспехах, обшитых на груди медью или пластинами из конских копыт, валила вниз, к причалу, с топотом и свистом, под лихие выкрики мужчин и завывания женщин. Насколько разобрал Дженнак, воины грозили поотрезать у лоуранцев детородные органы, а женщины давали советы, как это лучше исполнить: клинком, топором или выдрать прямо рукой. Впереди дружины шествовал сам Умбер в дареном плаще из перьев керравао, с дареным стальным мечом у пояса, в дареных боевых браслетах с шипами длиной в полпальца; пламенная его борода разметалась по меди доспеха, красный нос свисал над пышными усами. Перед ним вертелись и колотили в барабаны три размалеванных охрой колдуна, а за толпой воинов и свободных женщин плелись полуголые рабы. При виде их Дженнак сморщился и отвел взгляд.

    Лошадей уже опускали на кожаных петлях в трюмы «Тофала» и «Сирима»; одиссарские воины, под присмотром тарколов, выстроились двумя колоннами у сходней; островитяне и воинство Умбера, отбиваясь от женщин, потянулись к «Арсолану», «Кейтабу» и «Одиссару». Только тогда Дженнак спустился вниз, к своему жилищу киве, где ждали Грхаб и Чоч-Сидри, баюкавший в руках ларец с Книгами Чилам Баль. Войдя в хоган, он надел шлем с нахохлившимся соколом, шипастый наплечник и все остальное, что полагалось иметь на себе воину, затем вышел наружу и зашагал к воротам. Около них, опираясь на двузубые копья, стояла маленькая группа одиссарцев, одинокие стражи покинутого лагеря. Дженнак кивнул им и повел свой крохотный отряд к сходням «Тофала»; как и положено вождю, он оставлял берег последним.

    На половине пути он остановился, взглянул на солнце - его жаркий диск уже поднялся на ладонь, и воды фиорда отливали расплавленным золотом. Эта светлая тропа будто бы терялась среди смыкавшихся скалистых берегов, но он знал: стоит кораблям приблизиться, как утесы разойдутся, раздвинутся, открыв дорогу к морю, к новому странствию среди вод, течений и ветров. Сегодня был День Чультуна, хороший день для путников и мореходов.

    Дженнак вытянул руку над блистающим золотистыми искрами фиордом.

    - Вернемся ли мы сюда? Увидим ли снова зарю с берегов Иберы? Через пять или десять лет?

    - Я не вернусь и не увижу, - сказал Грхаб. - Слишком я стар, балам, а через десять лет буду еще старше.

    - И я не увижу, - с грустной улыбкой произнес Чоч-Сидри, прижимая к груди ларец.

    Дженнак пристально посмотрел на него:

    - Почему? Ты вдвое моложе Грхаба! Разве ты не хочешь возвратиться со мной в Риканну и пройти на драммарах все Длинное море из конца в конец?

    - Хочу, светлый господин, очень хочу.