Печальное лицо Вианны всплыло перед Дженнаком, потом надвинулась одутловатая бровастая физиономия Фарассы, и гнев сменил уныние и тоску. «Почему он желает навязать мне арсоланку? - мелькнуло в голове. - Зачем лезет в мои дела? Завидует? Мстит? Жаждет причинить боль? Неужели и Джиллор пережил все это?» Но каково пришлось Джиллору восемнадцать лет назад, он не знал; когда тот сделался наследником, сменив Фарассу, Дженнак был еще нетверд в коленях и лепетал первые слова.

    Вздохнув, он повернулся к Унгир-Брену. Старый жрец сидел в традиционной позе раздумья: ноги согнуты, спина выпрямлена, руки лежат на коленях. Пожалуй, он был старше годами не только сагамора, но и всех остальных в роду Одисса, однако волос его не тронула седина, смугловатая кожа оставалась гладкой, а члены - сильными и гибкими; лишь в глазах, не изумрудных, а нефритово-прозрачных, мерцал отблеск прожитых лет. Они теснились там, будто нескончаемое стадо быков у водопоя, но тот, кто пренебрег бы этим следом возраста и опыта, вряд ли дал бы Унгир-Брену больше сорока. Впрочем, все люди светлой крови сохраняли бодрость почти до самых последних своих дней; потом они стремительно старились и умирали.

    Унгир-Брен пошевелился, поднял руку и сотворил священный знак, привычно коснувшись левого плеча и дунув в раскрытую ладонь. Лицо его, хранившее во время недавнего совета выражение дремотного спокойствия, едва ли не безразличия, вдруг ожило, смягчилось, словно с ритуальным жестом отлетели все мелкие и не слишком приятные дела, все нудные заботы, все ухищрения, все споры и интриги. Хотя голос старого аххаля редко звучал в Круге Власти, он, безусловно, являлся одной из самых значительных фигур в стране, мудрейшим из советников сагамора; правда, старик ценил свои советы и предпочитал, чтобы они попадали прямо в уши одиссарского властителя. В частной же жизни, в отличие от многих жрецов высшего посвящения, он был человеком непритязательным и не старался окутывать свои таланты мистическим покровом - хоть и не вещал о них с вершины храма. Женщины и боевые подвиги его уже не волновали, но привычка к душистому вину, доброй шутке и хорошей компании у Унгир-Брена отнюдь не исчезла.

    Но особенно он интересовался прошлым. Пять Племен, пришедших в Серанну в незапамятные времена, обладали кое-какими умениями и до Пришествия Шестерых - такими, кактустла, способность изменять внешний облик, или мастерство, позволявшее с помощью жидкостей и едких дымов обрабатывать раковины, кожу и черепашьи панцири. Последний секрет принадлежал хашинда - как и умение строить тростниковые суда и насыпи среди болотистых земель. Магию - тустла, дальновидение и прорицание грядущего - принесли в Серанну кентиога, народ мрачноватый и упрямый, но не лишенный своих достоинств. Шилукчу занимались охотой и ремеслом плетения из перьев, а также резьбой и примитивным гончарным промыслом; сесинаба издревле были рыбаками, умели строить долбленые челны и не боялись моря; случалось им и торговать, ибо хотя и жили они в Серанне дольше всех, но отличались изрядной непоседливостью. Наконец ротодайна, люди мощного сложения и воинственного нрава, были отличными бойцами, привыкшими сражаться насмерть, метать копья, рубить секирами и стрелять из луков. Обо всем этом рассказывали древние хроники, почти столь же почитаемые, как Книги Чилам Баль, хранившиеся в дворцовом храме, рядом с покоями Унгир-Брена. Временами он беседовал с Дженнаком о былом, но чаще его истории касались стран и народов современной Эйпонны, ибо о них юноше благородного рода нужно было знать в первую очередь.

    Поистине, Унгир-Брен дал ему не меньше, чем Грхаб; один закалил его тело, другой - возвысил дух, пробудив интерес к устройству мира, к деяниям прошлого, к пришествию богов и всему тому, что они принесли людям. Сам Унгир-Брен являлся не просто верховным жрецом, прошедшим все три положенные ступени - Странствующих, Принявших Обет и Познавших Тайну; он был аххалем, мудрецом, повидавшим в молодости многие земли Эйпонны и ведавшим столь многое, что Дженнак не мог представить пределов его знаний.