- У тебя - никаких, досточтимый, ибо корабли не пострадали. У меня… Ну, у меня есть кое-какие потери… убитых - семьдесят два, да раненых почти столько же…

    - Хей-хо! - Рука ОСпады вновь потянулась к горбу; спина его и поясница мучительно ныли, но за много лет он притерпелся к страданиям. - Хей-хо, тидам! Боюсь, всей твоей доли не хватит, чтобы рассчитаться с вдовами погибших… Что-то ты стал дешево ценить своих людей - по сотне чейни за голову!

    - Видишь ли, мой ахау, этот корабль вез отряд тайонельских воинов - лучших, из людей самого светлорожденного Харада.

    - А! Значит, кроме паршивых шкур и вонючего жира, там нашлось еще что-то ценное? - В выцветших глазках ОСпады мелькнуло любопытство.

    - Погребальный челн Эйчида, младшего сына Харада. - Тидам ухмыльнулся. - Благородному сахему не повезло - он отправился в Одиссар, и там его сразил другой благородный сахем, из отпрысков Джеданны.

    - Испытание кровью… - задумчиво протянул старый владыка. - Слышал я о таком их обычае, слышал…

    О’Каймор пожал плечами:

    - Нелепость, клянусь клювом Паннар-Са! Зачем юношам светлой крови выпускать друг другу кишки? Для доказательства своей доблести? Ну, так они могли бы придумать что-нибудь поумнее… скажем, отправиться в набег или…

    Старик прервал тидама, махнув в его сторону рукой:

    - Ты не понимаешь, О’Каймор. Тебе известно, что светлорожденные не похожи на прочих людей, но знание это мертво, ибо ты не прочувствовал его всем сердцем. Вот, гляди! - Властитель Ро’Кавары с усилием поднял тонкие руки. - Мне восемьдесят лет, кости мои грозят проткнуть кожу, суставы задубели, как панцирь черепахи, пальцы скрючены, плоть усохла, так что вешу я не больше ребенка… Человек же со светлой кровью в моем возрасте бодр и полон сил, и таким остается он и в девяносто, и в сто лет, а некоторые - и в сто двадцать. Рассказывают, что кое-кто из них доживает до двухсот… - О’Спада печально вздохнул и опустил руки. - Ну, и что из этого следует, как ты полагаешь?

    О’Каймор в некоторой растерянности оглядел террасу, словно ответ мог скрываться где-то среди гладких навощенных досок пола или между деревянных колонн, что поддерживали кровлю. Но просторная терраса была пуста; на ней лежало несколько тростниковых циновок, да позади - там, где высились стрельчатые арки дворца, облицованные разноцветной майоликой, - маячили фигуры полуголых стражей.

    Наконец тидам выдавил:

    - Я думаю, что светлорожденные в зрелом возрасте очень мудры… столь же мудры, как ты, мой ахау… Я не раз размышлял об этом и решил, что власть их над людьми велика, а опыт, знание жизни и близость к богам внушают страх. Я и сам…

    - Ты,- сын черепахи, О’Каймор, ибо в мыслях своих ничем не отличаешься от суеверного погонщика быков! Ты говоришь, что светлорожденные мудры, а перед тем удивлялся нелепости их обычаев! - Ладонь старика, похожая на крабью клешню, легла на переплет книги. Некоторое время он, раздраженно кривясь, рассматривал ее, потом поднял глаза на тидама. - Да, они живут долго, но они - люди, и есть среди них умные и глупые, жадные и щедрые, властолюбивые и бескорыстные… Но сейчас я хочу сказать о другом: их сагаморы правят много десятилетий, и у них много сыновей, очень много, О’Каймор. Наследником же считается не старший, а младший, кому стукнуло двадцать, - коли он прошел испытание кровью. Неужели ты и сейчас ничего не понимаешь, потомок ящерицы?

    О’Каймор с виноватым видом покачал головой.

    - Ахау Великих Очагов живут долго, и в день смерти их старшие сыновья - мои ровесники… а жизнь должна идти вперед, О’Каймор! Новый сагамор должен быть крепок и молод - молод в том смысле, как это понимают светлорожденные.