- Значит, и отанчи эти в первый раз отведают одиссарского железа, - заметил Квамма; потом, подмигнув Аскаре, ткнул его в тощий бок: - Что приуныл, облезлый койот? Если в полдень битва, точи меч на рассвете, как говорит наш наком! Точи свой меч! Таким огромным клинком, как у тебя, можно выпустить кишки всем пожирателям грязи отсюда и до Западных гор!

    Но Аскара словно не слышал подначки. Насупившись, почесывая костлявое плечо, он с задумчивостью уставился на облака в высоком светлом небе и огненный зрачок Арсолана, пылавший над степью. Взгляд его скользил над крышами бараков, поросшими травой, над возвышением насыпи и бревенчатым тыном, над плотными зарослями колючего кактуса, словно санрат пытался разглядегь полчиша всадников на рогатых скакунах, что торопились к стенам его крепости. Наконец он спросил:

    - Сколько их?

    Иллар уклончиво усмехнулся:

    - Кто сочтет звезды на небе, господин?

    - Их больше, чем этих хиртов? - Аскара пнул колчан с оранжевыми и белыми ромбами, валявшийся на земле.

    - Уж всяко не меньше…

    - Точнее, ты, сын черепахи! - Лицо санрата налилось кровью, он с угрозой занес над головой лазутчика кулак. - Говори! И помни, кто перед тобой! Наш наком и наследник Удела Одисса!

    - Если у тебя свербит в ухе, милостивый господин, не надо чесать под мышкой. - Покрытое пылью лицо Илла-ра насмешливо сморщилось. - Я сказал все, что видел, все, что было мной написано и что передали твои барабанщики. Клянусь благоволением Мейтассы!

    - Плохо же ты глядел, падаль! - Кулак Аскары метнулся вниз, но Дженнак придержал руку санрата.

    - Дареному попугаю не заглядывают в клюв, - спокойно произнес он. - Теперь мы знаем, что в степи бродит орда, - чего же еще? Может, их пять тысяч, может, десять… Что от этого изменится? Брат мой Джиллор придет с войском не раньше Дня Камня или Глины, а до того мы должны защищать Фирату. Не так ли, санрат?

    Квамма хлопнул себя по мясистым ляжкам.

    - Внимание и повиновение! Мудрые слова, мой наком, мудрые слова! Если бы мы и проведали сейчас, сколько дерьмодавов бродит в прерии, это не прибавило бы нам ни единого копья! Пусть будет, что будет. Все в руках Шестерых!

    - Да свершится их воля! - Повернувшись к лазутчику, Дженнак кивнул на пестро размалеванный колчан: - Выходит, у каждого тасситского Клана есть свои знаки? Как в Серанне в старые времена?

    - Да, мой повелитель, - охотник почтительно сложил руки перед грудью. - Есть знаки, такие же, как наши. Одни украшают обувь иглами ежей, другие плетут пояса из змеиных шкур, третьи втыкают в волосы перья куропаток - и все они по-разному раскрашивают лицо, тело и оружие. Вот стрела хиртов, цвета охры… - он потянул из колчана стрелу. - Такая же у отанчей, но с черным кольцом посередине древка, и наконечник на ней плоский, не граненый. Себры, те…

    Дженнак слушал его и постепенно начинал понимать, что этот охотник-шилукчу, этот неказистый, грязный, прокаленный степным солнцем человек воистину является знато- ком из знатоков. Он говорил на двух десятках тасситских наречий, он знал, где и когда кочуют восточные Кланы, он мог с тысячи шагов отличить дикого быка от прирученного скакуна, он ведал, как степняки вьщельшают шкуры, как плетут циновки, как заквашивают молоко. И он умел прятаться среди травы, в холмах и распадках, на берегах ручьев и редких озер, и даже в полупустыне, где только колючие кактусы тянули к небу свои искривленные ветви. Странно, что такой искусник не сумел счесть тасситских воинов!

    Решив поразмыслить о том на досуге, Дженнак сказал:

    - Раз у каждого из племен своя одежда и свое оружие, они легко отличат чужака.