Ранцев достал из рюкзака карту и долго вертел её в руках, сосредоточенно разглядывая. Леночка терпеливо ждала. Борис удовлетворённо хмыкнул, аккуратно сложил карту по сгибам, убрал в планшет, застегнул рюкзак, затянул ремни. Завершив манипуляции с рюкзаком, повернулся к Леночке и ответил с издевательской улыбкой: «Несколько». Все, кроме Леночки, рассмеялись. И пошли гуськом по тропинке за Ранцевым.

Мы с Серёгой переглянулись. Я притворилась, будто ищу что-то в рюкзаке. А Серёга сделал вид, что меня ждёт. Мы стояли и смотрели вслед удаляющейся группе. Вот последний турист скрылся из виду – и мы остались на поляне вдвоём. Дерево молчало. Но когда затихли вдали голоса наших товарищей, снова раздался нечеловеческий смех. В нём явственно слышались торжествующие нотки: Лешему нравилось, что мы с Серёгой остались вдвоём. Двое – это не восемь, с двумя он справится. «И чего стоят, дурачьё? Не торопятся, сами в лапы просятся! Ох-хи-хи! И-хи-хи! Хах-ха-ха!» – радовался Леший.

Ветра по-прежнему не было, но трава на поляне вдруг зашелестела – громким сухим шелестом, словно шептала о чём-то, предупреждала – о чём-то. Так не может шелестеть… трава! – подумала я. И вдруг дико заорала: «Подождите! Не уходите!» – и со всех ног рванула по тропинке к лесу. Серёга бежал за мной, громко бухая сапогами…

Группу мы догнали через пять минут и молча пристроились позади, загнанно дыша и поминутно оглядываясь. Пропустив группу вперед, Ранцев задержался, и когда мы поравнялись с ним, спросил: «Вы чего?»

– Ничего! – дружно ответили мы с Серёгой.

Борис с сомнением покачал головой – «Ничего. А глаза-то какие у вас! А чего это вы оглядываетесь? Вы же последние, сзади нет никого».

Я хотела сказать Боре, чтобы он не выдумывал про глаза и всё остальное, но посмотрела на Серёгу… и промолчала. Борис, как всегда, прав: глаза у Серёги прямо-таки вылезали из орбит и взгляд был – диковатый. Наверное, я выглядела не лучше. Поэтому возражать Боре не стала и, отвернувшись, постаралась придать своему лицу осмысленное выражение.

За окнами электрички убегали назад поля, посёлки, полустанки. Стемнело, и сопровождая нас, над полями и перелесками катилась желтым мячиком луна. Электричка была дальняя, она со свистом приносилась мимо платформ, не останавливаясь почти нигде, и так же стремительно летела за окнами луна…

– А слабО – ещё разок вернуться на то место, одному? – выдал Женька Маврин (он всегда так – выдаст что-нибудь, сразу и не ответишь!) И как всегда, все задумались…

Я отдавала себе отчет в том, что случившееся с нами имеет простое и понятное объяснение: дерево на болоте высохло, ствол расслоился и его части тёрлись друг о друга, издавая напоминающие смех звуки. Плюс «классические» декорации к фильму ужасов: пустынная поляна, черные корявые ветки, тянущиеся к небу. Безлюдье. Безмолвие. Остальное довершило наше воображение.

Я вдруг подумала, что не согласилась бы на Женькино предложение даже за миллион! По коже пробежали мурашки. Бр-ррр! Перекреститься хочется.

– А он силён! Восьмерых не испугался! – сказал Боря.

– Ага, не испугался, пока все в тряпочку молчали. А когда заговорили – он и затаился! – не согласилась с Сашей Леночка Брянцева. – Значит, все-таки испугался!

– Да ты как рот откроешь – тебя не только леший испугается, тебя кикимора болотная не переспорит! (Это Женька, ему бы только посмеяться…)

– А вы когда ушли, а мы с Иркой вдвоём остались, он знаете как хохотать начал! – не выдержал Серёга (он забавно переставлял слова, торопясь высказаться). – Злорадно так… Будто радовался очень!

– А чего это вы задержались? Зачем это? – встрял дурашливым голосом Женька, но никто его не поддержал, и Женька умолк.