|
И безлюдный. Обычно на маршруте мы переходим бесчисленные дороги – шоссейные и грунтовые, иногда – рельсовые узкоколейки. Проходим мимо деревень, утопающих в пышных черемухах и сиреневых кустах, пересекаем дачные участки – с аккуратно подстриженными лужайками, полосатыми тентами и плетёными садовыми креслами, в которых отдыхают от трудов праведных дачники.
Туристы со времён «Рабыни Изауры» зовут дачников фазендёрами – через «е» и «ё» (русский вариант испанского гордого «фазэндэйро» звучал гораздо приземлённее, но тут уж ничего не поделаешь). Со своей стороны, дачники величают туристов бездельниками и никчемушниками: они целыми днями трудятся, работают, а туристы без толку по лесам мотаются, только ноги зря «ломают». Такой вот – «обмен любезностями». Но сегодня всё иначе. День уже клонится к вечеру, а на нашем пути – ни дач, ни сёл, ни деревень. За весь день только одну дорогу перешли, да и та без машин, словно вымерла! Вот в какую глухомань завёл Боря группу… Собственно, группы уже нет – все идут кому как вздумается, по двое, по трое, по одному… Борю вообще не видать. Мы с Серёгой безнадёжно отстали, идём последними и болтаем обо всём подряд, то и дело наклоняясь за земляникой, густо растущей вдоль тропинки. Некому здесь её собирать – и земляника вызрела до малиново-бордового цвета и срывалась со стебелька, стоило к ней прикоснуться! Ягоды были необыкновенно сладкими и ароматными. Поедая землянику, мы неспешно придвигались по тропинке, поминая группу добрым словом (вот дураки-то, все ягоды нам оставили, мимо пробежали!). Неожиданно лес расступился, и тропинка выбежала на широкую поляну. На поляне, сняв рюкзаки, отдыхала наша труппа. Собственно, это была не поляна, скорее – пустошь. На ней ничего не росло – ни кустов, ни цветов. Одна болотная трава с острыми как лезвия стебельками. Посреди поляны стояло суковатое дерево – мёртвое, без единого листочка. Оно протягивало к небу чёрные укрючливые ветки – словно искорёженные артритом пальцы. Да это же болото! Высохшее болото, – догадалась я, – потому и не растёт ничего, одна осока. Вот и дерево не выдержало, умерло. Мы стояли, не в силах отвести глаз от мёртвого дерева, словно сошедшего со страниц русских народных сказок – таким оно казалось страшным, с раздвоенным узловатым стволом и причудливо торчащими чёрными ветками – того гляди схватит! Даже лес держался от него подальше, словно чего-то боялся: раздался вширь, расступился метров на тридцать-сорок и опасливо обойдя заколдованное дерево, вновь сомкнулся стеной, и там, впереди, исчезала в зелёном коридоре наша тропинка. – Сейчас Яга прилетит. В ступе! – озвучил мои мысли Серёга. Все засмеялись. Смех звучал как-то странно, словно кому-то не по душе пришлось наше здесь появление и наше веселье. Нам словно давали понять, что смех здесь – неуместен, и мы это почувствовали. И стояли не шелохнувшись, словно чего-то ждали. – Чего стоим? – не выдержал кто-то из нас. – Молчи, слушай… Группа стояла, словно и впрямь – ждала чего-то. Мне стало не по себе. Да что там не по себе, страшно стало! Тишина казалась какой-то нехорошей: ни шороха щагов, ни шелеста травы – ни звука! Эта мёртвая тишина пугала и одновременно завораживала Словно кто-то незримый коснулся моего сердца ледяной рукой и не отпускал, держа осторожно, но цепко – не вырвешься! Внезапно тишину разорвал издевательский смех: «Хи-хи-хи! Хи-хи-и-и-и! И-их –хи-хи-хи-хи-хи-хи… хи-хи-хи…» – Что это? Дерево так скрипит? – спросил кто-то из нас. Но никто ему не ответил. Мы молча уставились на дерево. Никто из нас никогда не слышал, чтобы деревья так скрипели. |
