– Это не Мейсен? – так же тихо спросила я у мужа.

– Я плохо разбираюсь в этом, но помню, что фарфоровое производство в Мейсене возникло в тысяча семьсот десятом году. То есть не шестнадцатый, а восемнадцатый век, – уточнил мой профессор.

– В этом особняке столько всего. Хозяйка может и перепутать, – защитила я Луизу. – Наше Ложкино в разы меньше, и дом не забит картинами-статуэтками-посудой, но вот ты можешь сказать, что хранится в маленькой кладовой на первом этаже?

– А там есть чулан? – удивился супруг.

– Да, – вздохнула я, – причем довольно большой. Но убей меня бог, я и сама не назвала бы сейчас хранящиеся в нем предметы. А тут посмотри – места свободного нет. Конечно, Луиза перепутала…

– Все равно странно, – продолжал недоумевать Анатолий Григорьевич. – Пусть ваза дорогущая, хотя я такие на рынке за сто рублей видел. Но вон та картина над буфетом, это же Рембрандт. Значит, можно и его взять?

Не отвечая на вопрос, Луиза обратилась к мужчине в строгом костюме:

– Юрий Петрович, объясните еще раз гостям условия. А вы, пожалуйста, внимательно выслушайте нашего адвоката, господина Горюнова.

Адвокат оглядел присутствующих и заговорил на манер оратора, привыкшего выступать перед большой аудиторией.

– Уважаемые господа! Вы находитесь в доме Виктора Марковича Шкодина, известного врача, акушера-гинеколога. Будучи в преклонном возрасте, он недавно покинул нас, своих друзей и родственников, и ушел в мир иной. Виктор Маркович был потрясающим специалистом, тысячи женщин, став счастливыми матерями, молились за его здоровье и долголетие. Добрый Господь услышал их слова, поэтому господин Шкодин до конца дней был физически бодрым человеком, он ничем не болел, продолжал работать.

– И чего тогда на тот свет отъехал? – бесцеремонно перебил оратора Анатолий.

Адвокат горестно вздохнул:

– Увы, Виктора Марковича свалил обычный грипп. У него резко поднялась температура, подскочила до сорока, и врач сам себе поставил диагноз, велел купить противовирусный препарат. Начал принимать его, но температура не упала. Луиза никогда не спорила с супругом, или я просто об этом не знаю…

Вдова поправила нитку жемчуга, висевшую на шее, и пояснила:

– Я никогда не затеваю бесполезных разговоров. Лучше уступить, чем настаивать на своем.

– Вот бы у всех баб такая жизненная позиция была, – буркнул Сергей Леонидович. – А то некоторые как заведутся, так и остановиться не могут.

– Вот вам еще одна иллюстрация к моим словам про любовь. Про плитку вспомнил! – поджала губы Виктория Ивановна. – У нас большой дом с участком. На площадке, где машины стоят, и на подъездной аллее к главному входу лежал камень. Но он весь разбился, мы решили его заменить. Сережа хотел положить плитку светло-песочного цвета. Полная глупость! Гости приедут, бутылку вина уронят, хоп – пятно. Да и машины следы от колес оставят, их с такой плитки не отмыть. Поэтому у всего поселка серая, коричневая, бордовая плитка. Думаете, Сергей меня послушал? Нет, конечно. А вот вы, Луиза, как бы поступили?

Хозяйка особняка пожала плечами.

– Я редко гуляю по саду, и, честно говоря, мне все равно, какого цвета дорожки. Если мужу хочется светлые, почему нет? Не стоит спорить по пустякам, копья следует ломать из-за принципиальных вопросов. И делать это надо редко, тогда сможешь продавить свое решение. Если же каждый день качать права, муж к жене не прислушается. Да, Юрий, мы с Виктором никогда не ругались, ни при тебе, ни в твое отсутствие.

– Извини, Луиза, я глупо пошутил, – смутился адвокат, – хотел разрядить обстановку, а то словно в суде выступаю.