Тут взгляд Понса остановился на кресле и небольшой полочке с книгами. На подлокотнике лежал раскрытый том. Я посмотрел название — «Сомнамбулизм и его причины» и удивился тому, что три других книги на полке тоже имели отношение к этой теме.

Заметив наш интерес, девушка сказала:

— Именно здесь отец проводит большую часть ночей, когда он не бродит по своему кабинету. Мистер Понс, вы думаете, что можете чем-то помочь ему?

— Поживем — увидим.

Нам не долго пришлось ждать прибытия остальных членов семьи. Так получилось, что они приехали вместе на машине тетушки, которая по пути домой заехала за братом. Ему было на вид не больше пятидесяти, а она казалась лет на десять моложе его. И у брата, и у сестры были суровые лица, очень похожие друг на друга, немного удлиненные, грубоватые, с выступающей челюстью, широким ртом и ясными проницательными глазами.

— Профессор Мориарти? — повторил судья после того, как нас представили. — Сэр, какое знакомое имя! Ваша область знаний?

— Социология, — произнес Понс с идеально честным лицом. — Я в буквальном смысле изучаю моих коллег.

— Конечно, — согласился судья, — человек вполне достоин изучения.

Наша клиентка позвала всех к столу, но Понс и Анстратер продолжали беседу. Когда мы сели, Понс спросил:

— А не вы ли, сэр, сделали себе имя в попытках вывести из употребления смертную казнь?

Судья мягко улыбнулся.

— Да, если можно так сказать.

— А вам не приходило в голову, что подобные попытки многим кажутся неестественными?

Анстратер нахмурился.

— В каком смысле, профессор?

— В таком, сэр,— радостно продолжил Понс,— что вся эта тема вопиет против природы. Вы сохраняете жизнь неприспособленных людей за счет добропорядочных граждан, хотя десятилетия назад мистер Дарвин доказал, что в природе приспособленная особь выживает лучше, увековечивая тем самым свой вид.

— О, это какая-то новая идея, — воскликнула мисс Сьюзен. — Я никогда не думала об этом в таком ракурсе.

— Вряд ли она новая, — возразил Понс. — Скорее, более широкий взгляд на вещи. Я всегда нахожу, что противники смертной казни, отстаивающие исправительные меры взамен карательных, часто не видят леса за деревьями и ради одного человека готовы разрушить все общество.

Он повернулся к нашему хозяину.

— Это не кажется вам ересью, мистер Анстратер?

— Я полагаю, именно это вы называете эволюцией? — спросил судья с легким сарказмом.

— Туше! — вскричал Понс, широко улыбаясь. — А как вы назовете свои взгляды?

— Я простой гуманитарий, профессор.

— Да, — кивнул Понс, с жаром возобновляя атаку. — Я этого никогда не понимал, но каждая из теорий — называйте их благосостоянием рабочих, психоанализом и даже социологией — уверяет нас, что гуманистический взгляд, как и любой другой, это огрубление тонких инстинктов человечества. Вы все готовы отправить в могилу полдюжины достойных людей, лишь бы потом «реабилитировать» — мне кажется, это теперь так называется — и спасти одну паршивую овцу, которая бы сделала общество намного богаче, казни мы ее сразу и без промедления.

Наш хозяин был явно изумлен, если только не оскорблен.

— Сэр, это средневековая точка зрения!

— Но под другим лозунгом! С другой этикеткой, — не сдавался Понс. — Уважаемый судья, я напомню вам, что общество бы существенно улучшилось, казни мы десять процентов отщепенцев без этих игр в фальшивые моральные категории.