Живой и здоровый Валерка открыл ей дверь и, увидев ее в длинной, не по росту, нубуковой куртке матери с темными влажными пятнами на плечах, в домашних шлепанцах и мокрых шерстяных носках, не на шутку перепугался.

– А где мама? – спросил тоненьким детским голоском. Все-таки он пока еще ребенок, для которого мир равнозначен маминому присутствию.

Ира подошла к нему поближе, притиснула его голову к своему мокрому плечу и погладила по волосам.

– Я не знаю, где мама, но она найдется. – И для верности подтвердила любимым аксеновским словом:

– Обязательно.

Валерка затих в ее объятиях, как малышом в малиновых с синими незабудками байковых ползунках затихал когда-то давным-давно на ее руках. Тогда она, толкаемая предчувствием собственного не выплеснутого пока материнства, была рада-радехонька сколько угодно подменять замотанную Ленку, лишь бы еще и еще раз подержать это тяжеленькое теплое тельце в своих руках. А малиновые ползунки с синими незабудками перешли потом к ее Катюшке. Вот и теперь, как когда-то давным-давно, Валерка – единственное средоточие ее так и не выплеснутого материнства, которому уже и не будет выхода.

– Одевайся теплее, – прошептала она ему в конопатое ухо. – Нам надо уезжать.

Он не спросил, куда они поедут, быстро собрался, догадался, принес ей свои ботинки, которые уже были ей велики, но зато сухие и теплые, носки и свитер и всю дорогу в машине молча жался к ее плечу. Она остановила водителя намного раньше, чем нужно, затащила Валерку в метро, а через три остановки вывела наружу, поймала другую машину, которая и доставила их к семнадцатиэтажной новой, еще пахнущей бетоном и краской панельке.

– Папа! Папа! Я первая! – раздался за дверью восторженный визг, едва Ира успела тронуть кнопку звонка. Щелкнул замок, распахнулась дверь, и навстречу им бросилась конопатая трехлетняя девчушка, а следом за ней в коридор пришаркала маленькая и хрупкая, закутанная в махровый халат молодая женщина, с явным трудом тащившая огромный, уже опустившийся живот.

– Тетя Ира, – притормозила на полпути, разочарованно сложила девочка яркие губки и немедленно предъявила претензию:

– А папа где?

– Где Вовка? – проигнорировав не по возрасту бойкую девицу, спросила у женщины Ира.

– Поехал объект смотреть… – ответила женщина. – Ой, Ирина, здравствуйте, что же вы за дверью, проходите.

Он скоро. Я ему сейчас позвоню.

Жена Вороненка всегда разговаривала с Ирой так почтительно, словно по возрасту она могла быть ей мамой или тетей. Да Ире и самой казалось, что «вороненкина девчонка» годится ей в дочки, хотя была она на каких-то лет семь младше их с Вовкой.

– Позвони, пусть едет домой и от вас не отходит, – приказала Ира, перевела взгляд на Валерку и сказала:

– Я пошла. Вечером позвоню.

– Ой, Валерочка, – вздохнула жена Вороненка, и ее отекшее, некрасивое сейчас лицо покрылось красными пятнами. – Валерочка, наконец-то… – повторила она, улыбнулась, как человек, испытывающий долгожданное облегчение, и ухватилась за дверной косяк.

Воспользовавшись Валеркиной растерянностью, Ира втолкнула его в квартиру и напомнила, захлопывая дверь:

– Чтоб из дома – никуда!

– Теть Ир, я с тобой! – в последний момент успел вставить ногу между дверью и косяком Валерка и, легко преодолев ее усилие, распахнул дверь снова.