Несмотря на переживаемый ужас, Плэка разобрал истерический смех. Он ощущал щекотку в подушечках пальцев: стыки между плитками пола касались кожи, как наждак. Он попробовал поднять одну руку, но не смог. Каждая из них, наверное, весила теперь больше центнера. Не мог и сжать их в кулак. При мысли о том, какие получились бы кулаки, он весь затрясся от хохота. А какие понадобились бы перчатки! Вернуться туда, где остался Кэри, незаметно, с кулаками размером с цистерну, чтобы тот увидел фаланги и ногти, посадить Кэри на ладонь левой руки, накрыть ладонью правой — а затем слегка потереть руки, заставить Кэри вертеться между ними, как скатанный комок теста. Пусть он вертится, а Плэк будет насвистывать веселые мотивчики, а от Кэри тем временем останутся одни крошки.

Наконец Плэк добрался до выхода. Он едва мог передвигаться, потому что руки тянули его вниз. Каждая неровность пола немедленно отдавалась в его нервах. Плэк начал вполголоса ругаться, к глазам прилила кровь, — но впереди была заветная стеклянная дверь.

Главной трудностью теперь было открыть запертую дверь. Плэк разрешил ее путем сильного толчка всем телом — и вот одна створка отворилась. Но руки не пролезали через образовавшийся проход. Он попробовал выйти боком, просунув сначала правую руку, затем левую. Ничего не вышло. Пришла мысль — на полном серьезе: «Не оставить ли их здесь?»

— Какая глупость, — пробормотал он, но слова эти были безнадежно пусты.

Плэк попытался успокоиться и рухнул, будто пьяный, перед дверью; огромные руки словно заснули рядом с маленькими, скрещенными ногами. Плэк внимательно оглядел их; кроме размеров, все осталось прежним. Бородавка на большом пальце правой руки, хотя и достигла величины будильника, нисколько не изменила своего прекрасного цвета адриатической лазури. Ногти представляли все то же излишество в длине, по выражению Марджи. Плэк издал глубокий вздох, чтобы успокоиться: дело принимало серьезный оборот. Очень серьезный. Такое сведет с ума кого хочешь. Но Плэк продолжал прислушиваться к голосу разума. Да, дело серьезное, необычайно серьезное; Плэк улыбнулся этой мысли как бы сквозь сон. И тут он сообразил, что у двери было две створки. Выпрямившись, толкнул вторую створку и высунул левую руку. Осторожно, чтобы не застрять, он понемногу переправил обе руки наружу. После чего ощутил свободу, почти блаженство. Следующая задача: дойти до угла и сесть в автобус.

На площади люди взирали на него с удивлением и ужасом. Плэк не расстроился; странно было бы, если бы они вели себя иначе. Он сделал резкое движение головой — знак кондуктору автобуса остановиться. Плэк попытался войти, но мешала тяжесть в руках; он сразу же выдохся. Пришлось отступить под шквалом пронзительных криков, доносившихся из автобуса, в то время как несколько старушек, сидевших рядом с дверью, упали в обморок.

Плэк остался на улице, рассматривая свои руки: согнутые ладони уже заполнились мусором и камешками, что валялись на тротуаре. С автобусом не повезло. Может быть, трамвай?

Трамвай притормозил, пассажиры начали издавать крики ужаса при виде рук, пригвожденных к земле, и Плэка, небольшого и бледного, между ними. На кондуктора посыпались истерические просьбы не останавливаться. Плэку опять не удалось войти.

— Значит, такси, — подумал он, уже начиная впадать в отчаяние.

Такси имелись во множестве. Плэк подозвал одно из них, желтого цвета. Такси остановилось словно бы нехотя. За рулем сидел негр.

— Мать моя женщина! — выдавил из себя негр. — Что за руки!

— Открой дверь, выйди, возьми левую руку, погрузи внутрь, возьми правую и тоже погрузи, толкни меня, чтобы я мог сесть в машину, вот так, помедленнее, вот теперь хорошо. Вези меня на улицу Досе, номер четыре тысячи семьдесят пять, а потом убирайся ко всем чертям, проклятый черномазый.