|
Однако Богар держался за Миклоша, считая мальчика очень способным, и сумел отговорить отца от этого шага. И Миклош остался в его классе, и по-прежнему сидел в одиночестве за своей партой. Разумеется, не все относились к нему враждебно, кое-кто из ребят не прочь был бы подружиться с ним, чтоб хоть украдкой встречаться на улице, ходить вместе в лес или на рыбалку. Но гордый и самолюбивый мальчуган понимал, что это была бы дружба из жалости. Поэтому он вел себя очень сдержанно, а с годами и вовсе стал замкнутым и недоверчивым. И все-таки у него появился настоящий друг. В мае тридцать шестого, когда отец уже сидел в сегедской тюрьме «Чиллаг», судьба в лице учителя Богара свела его с Имре Давидом. Это был темноволосый крепыш, почти на голову выше Миклоша, его черные глаза открыто и приветливо смотрели на окружающих. Когда учитель Богар ввел его в класс и сказал: «Дети, это наш новый ученик. Прошу любить и жаловать!», Миклош подумал, как было бы здорово, если б учитель посадил новенького за его парту. И не скрывал своей радости, когда желание его исполнилось. Молодой учитель, словно прочитав мысли Миклоша, подвел новенького прямо к нему.
— Будешь сидеть здесь, с Миклошем Залой, — сказал он. Правда, радость Миклоша была омрачена мыслью, что родители Имре Давида, узнав, с кем учитель Богар посадил их сына, воспротивятся этому. Такое в классе случалось уже неоднократно и стало привычным. Миклош тогда еще не знал, что Имре — сирота, что его родители погибли в Каде во время разлива реки, пытаясь спасти из коровника и овина домашний скот. Об этой трагедии Миклош узнал от своего нового друга, когда они разговорились на школьном дворе во время переменки. Имре и его старший брат Ферко в то страшное утро, как обычно, отправились в школу. До нее от их хутора было километров пять, но для мальчиков расстояний не существовало. Учились они в охотку и поэтому бегали в школу и в дождь, и в снег, и в буран, закаленные и выносливые, как истинные хуторяне. Они знали, что еще несколько дней назад вода в реке Кереши поднялась до угрожающего уровня, но не придавали этому значения. Никому и в голову не приходило, что река прорвет плотину именно на том участке, который считался наименее уязвимым. — А школу не затопило? — спросил Миклош. — Школа находится на холме Вертеш. Туда вода не дошла. Миклош с ужасом подумал: а вдруг и ему довелось бы пережить гибель родителей! Как хорошо, что их речка Терцель не разливается так даже в паводки. — А где же брат-то твой теперь? — поинтересовался Миклош. — В Пеште. У тети Жофи. — Это кто? — Мамина сестра. Ее назначили опекуншей Ферко. А меня опекает мой дядя Жигмонд Балла. — Ну, его-то я знаю. И его жену тоже. После Зоннтага они самые богатые люди в Бодайке. Имре пожал плечами: — Возможно. Дом у них и в самом деле добротный. — Ага, — оживился Миклош, — это на улице Лайоша Кошута. — Он присел на корточки и тупым концом карандаша стал чертить на хорошо утрамбованном песке. — Вот площадь Героев, тут наша школа. А здесь уже и улица Лайоша Кошута начинается. От школы до нее рукой подать. — Он почесал в затылке и поднял взгляд на Имре: — А я знаешь где живу? Вот, смотри! — Миклош поставил точку на приличном расстоянии от нарисованной школы. — Это склон горы Рокаш. Если идти отсюда, переходишь через площадь Героев, потом сворачиваешь на улицу Пелтенберга. Знаешь, широкая такая, красивая улица, вся в акациях. По ней топаешь километра два до железнодорожного переезда. За ним уже и деревьев поменьше и дома победнее. Еще с полкилометра будет до моста через Терцель, а сразу за мостом и начинается склон горы Рокаш. Там мы и живем, на улице Хомокош. |
