– Начну ревновать? – подсказала Изабелла. Грейс нахмурилась.

– Если хотите, можно назвать это и так. По правде сказать, об этом я и подумала, когда проходила мимо их столика. Жалко, подумала я, если она его заполучит. Он наш.

– Да, он наш. Вернее, нам хочется, чтобы так было. – Изабелла рассмеялась. – Но ведь на самом-то деле это не так. Была у меня голубка. Помните такую строчку? У поэта была голубка, и эта милая голубка умерла. А ведь он мог бы отпустить ее на волю!

– Это что, написал ваш мистер У. X. Оден?

– Нет, не он. Но он много писал о любви. И, думаю, нередко ревновал. У него был близкий друг, который все время бросал его и уходил с другими, а он оставался один и ждал. Наверное, ему было чудовищно грустно.

– Да, грустно, – вздохнула Грейс. – Это, конечно, всегда грустно.

Так ли? – подумала Изабелла. Нет, она не позволит себе грустить. Как грустно быть грустной… Она резко встала и энергично потерла руки:

– Я бы не прочь выпить чашечку кофе с коржиком. Составите мне компанию?

Магазинчик деликатесов находился всего в десяти минутах ходьбы от дома Изабеллы. Она пошла по Мерчистон-кресент, мимо многоквартирных викторианских домов, дугой огибающих площадь с юга. Один из длинных каменных фасадов ремонтировали; на порядочной высоте рабочие, стоя в подъемнике, занимались своим делом, а внизу, на земле, визжала, выбрасывая снопы белой пыли, камнерезательная машина. Изабелла посмотрела наверх, и один из рабочих помахал ей рукой. Из окна, рядом с которым висел подъемник, высунулась женщина. Изабелла знала, что это жена ученого, писавшего довольно невнятные книги о пирамидах и священном значении их пропорций. В этом, пожалуй, и состоит прелесть Эдинбурга: если ты пишешь о пирамидах и их священных пропорциях, это известно всем соседям. В других городах даже такой оригинал остался бы незамеченным.

Подойдя к Брантсфилд-плейс, Изабелла увидела Кэт в переднике в дверях ее магазинчика.

– Ты похожа на бакалейщицу прежних дней, – сказала Изабелла. – Стоишь тут на пороге и высматриваешь покупателей.

– Я думала о свадебном подарке, – объяснила Кэт. – Боюсь, у них, как и у всех теперь, есть все, что нужно.

И большая часть добыта нечестным путем, сказала себе Изабелла, вспомнив давешний разговор о папе-мафиози. Хотя если вдуматься, нечестным путем добыто гораздо больше, чем принято полагать. Как можно разбогатеть, не эксплуатируя? Даже если ты сам никого не угнетаешь, ты пользуешься плодами угнетения. Западное общество разбогатело, грабя колонии. А теперь бедная часть этого общества претендует на дотации от государства, которое выплачивает их, потому что имеет экономические преимущества, добытые с помощью былых грабежей. Похоже, жизнь, самая обыкновенная жизнь – соучастие в преступлении, если, конечно, не свести преступление к тому, что совершаешь сам. И, разумеется, иной подход просто немыслим. Если принять на себя ответственность за все злодеяния, что совершает избранное нами правительство, на наши плечи ляжет просто невыносимый моральный груз.

Размышляя о моральном грузе, Изабелла вошла в магазин, где Эдди, в таком же, как у Кэт, переднике, развязывал холщовый мешок с цельнозерновой мукой. Куль так и будет стоять аккуратно открытым, чтобы покупатели при желании могли сами зачерпнуть муку совком. Увидев Изабеллу, Эдди улыбнулся. О, это уже прогресс, подумала она, подошла к Эдди и протянула ему руку. Он состроил смущенную гримаску и показал свою запачканную мукой пятерню.

Кэт повела Изабеллу в маленький офис позади магазина. Изабелле нравилась эта комната. Нравились полки с образцами товаров, с замусоленными от частого употребления каталогами итальянских фирм, экспортирующих продукты.