| . Я верю в Вас! Верю в безграничный полет вашей фантазии, верю в вашу нескончаемую доброту, верю в вашу несгибаемую силу воли... ____________________________________________________________ 7 июля 1942 г. Брестский оборонительный район. Около двадцати километров севернее г. Бреста. Территория бывшей двадцать третьей пограничной заставы, на рубежах которой занимала оборону одна из частей 326-ой стрелковой дивизии. — Вправо немного. Вправо, говорю! — раздавалось со стороны небольшого пригорка, на котором два бойца заново устанавливали пограничный столб с гербом Советского Союза. — Да, нет! Не туда! Вправо толкни! — столб никак не хотел стать прямо. — Вот, вот... Хорошо. Теперь герб. Герб поправь! — наконец, крикнул старший лейтенант, руководивший восстановлением пограничной линии. Бывшая застава располагалась довольно неудачно, если оценивать ее оборонительный потенциал. После переноса государственной границы в 1939 г. в погранзаставу пришлось ставить почти в чистом поле это оказалось единственное более или менее приемлемое место. Сами казармы для пограничников и одноэтажный хозяйственный корпус с ружкомнатой находились примерно в километре от протекавшей по границе речки. Немного в стороне от основных построек виднелась паутина вырытых траншей, которые бойцы в спешном порядке восстанавливали. — Значит, так старшина, — старший лейтенант Маскаев ответственный за этот участок обороны, на планшете резал секторы. — Приказ ты слышал. Завтра, максимум послезавтра, нам следует ожидать мощного удара с той стороны, — заросшим щетиной подбородком он кивнул в сторону речки. — Ты ведь местный? Ты чего? — стоявший перед ним старшина чуть покачнулся. — Илья Сергеевич?! — всегда собранный, не унывающий боец поплыл. — Вот черт! Карташов сюда! — со стороны груды кирпичей, год с небольшим назад выполнявшей роль ружкомнаты, метнулся коренастый боец. — Держи его. Вот, так..., — вдвоем они осторожно положили старшину к каменной глыбе. — Не пьяный вроде, — командир с сомнением повел носом , ничего не почувствовав. — Илья Сергеевич? Давай санитара сюда! Подожди..., — вдруг рукой он схватил вскочившего на ноги бойца. — Он плачет... Это было странное зрелище. Старший лейтенант и один из его бойцов сидели на корточках возле третьего плотного мужчины средних лет, у которого медленно текли слезу по лицу. Какое-то время он никак не реагировал ни на окрики, ни на похлопывание по щекам. Пока, наконец, прибежавший санитар не сунул ему под нос вату, смоченную в нашатыре. — Убери..., — прошептал он еле слышно, пытаясь оттолкнуть руку с ватой от своего носа. — Убери, клистерная твоя душонка, — санитар сразу же убрал вату. — Не видишь что-ли худо мне?! — его прежде бессмысленно блуждавшие глаза сфокусировались на лейтенанте. — Худо! Старшой, воевал я здесь... Понимаешь, воевал, — руками он потянулся к вороту гимнастерке, чтобы ослабить его. — Вот прямо тут, — он перевел взгляд на дальнюю часть траншеи, которая была выдвинута вперед. — В окопе сидел с карабином. Рядом земляк мой с Полтавщины, Санька Мельников, — лейтенант подвинулся в сторону, словно почувствовав, что своим телом загораживает ему обзор. — Почти шесть часов мы тут стояли..., — никто не проронил ни слова все это время. — Сначала все думали, что провокация. Даже не стреляли в ответ, а потом они ударили минометами, — санитар непроизвольно покосился на покрытую воронками от мин площадку перед остатками казармы. — Тогда только отвечать начали, да считай часть отряда как корова языком слизала... А мы, старшой, все равно держались! — сквозь слезы продолжал рассказывать он. — Они дадут пару залпов минами и в атаку идут, а мы им в Бога, душу мать.... отвечаем, что мол стоим еще, сволочи, держимся еще... А командир все слушал, не подходят ли наши из крепости, — старшина переводил взгляд с одного на другого, словно пытался спросить их, как же так случилось, что они все погибли, а он вот тут, живой сидит. |
