Геннадий внимательно изучил все данные о Лешем. В спецкартотеке узнал немногое. Больше слышал о коварстве, изворотливости, хитрости и жестокости преступника, наводившего на многих животный страх.

Сколько раз возникало желание отказаться от задания. Пока не поздно. Но это означало — положить на стол начальника заявление об увольнении. А куда деваться потом, как жить? До пенсии еще ой как далеко.

И Балов пошел в морг, осмотреть очередную жертву Лешего, здоровенного охранника сберкассы, убитого ночью.

«Скольких милиционеров лишил жизни, родного отца не пощадил», — думал следователь, разглядывая труп.

Удар охраннику был нанесен сзади. Ножом. Внезапно. Почерк знакомый. Охранник крикнуть не успел. Умер на месте.

«Скольких ребят из моей группы эта участь ожидает?» — подумал невольно.

— Теперь посыпятся трупы. Леший вернулся. Чтоб его черти взяли, — присел рядом судмедэксперт и, глянув на Балова, продолжил: — Сам Леший расписал мужика. Я уже не впервой с его работой сталкиваюсь. Свиреп этот гад. Не человек! Сущий дьявол! Сколько раз от расстрела ушел! Уму непостижимо! Неужели нет ни одного, кто бы сумел взять его, исполнить приговор? Хотя лично я в этом уже разуверился…

— Если б Леший был человеком, тогда б и к расстрелу его не приговорили. Ведь вот — отца убил, — отмахнулся Балов.

— Отцы тоже разные бывают. Сталкивался и я. Наслышан. А у Лешего со своим — разногласия. Легавый и фартовый не могут состоять в родстве. Ой, извините… Но кто-то должен был умереть. Либо завязать… С фартом иль с милицией. Да видно, судьба на все. Фортуна оказалась сильнее родства, — говорил эксперт.

— При чем фортуна? У нее глаза завязаны, ни хрена не видит. А вот я слышал, что у Лешего на Шанхае сын имеется. От какой-то шлюхи родился. И тоже — вор. Вот если б его взяли, то и родитель объявился бы. Бери теплого. Только с мозгами это надо делать. А не так, как наша милиция, — кодлой и с наскоку, — подал голос санитар, сидевший у стола пригорюнившись.

— А кто видел этого сына? Хоть как он выглядит? — оживился Балов.

— Слышал, что копия Лешего. Но кто самого черта видел, тот уже ничего не расскажет. С тем один раз встречаются. И в последний, как вот этот, — указал санитар на труп.

— Шанхай давно пора тряхнуть. Да только слаба наша милиция для таких подвигов. Боится притонов и «малин». Знает, чем для нее запахнет, — хмыкал эксперт.

«…Сын. Он бы мог послужить приманкой, чтобы маять Лешего. Но ходит ли он в дела? Вряд ли дьявол станет им рисковать. Да и сколько ему лет? Но если ворует, то не по мелочам. Для Лешего почетно, чтоб сын стал не хуже его самого. Потому среди щипачей, налетчиков, карманников и голубятников искать не стоит. Этот в крупных делах станет набивать руку. Ему есть у кого учиться. Может подвести лишь молодость и поспешность», — думает Балов.

Вернувшись в милицию, поднял списки нештатных сотрудников — осведомителей милиции. Остановился на одном — дворнике этого района, жившем на Шанхае с незапамятных времен, имевшем репутацию первого забулдыги и скандалиста города.

Дворник скользнул в кабинет Балова бочком, хитро уставился на следователя. Давно к его услугам не прибегали. Разуверились. А теперь вспомнили, понятливо ерзнул мужик на скрипучем стуле, сглатывая горячую слюну. Скорей бы спрашивали. А там, получить хрустящую деньгу и, пока дежурный магазин открыт…

— Леший еще на Шанхае? — перебил мысли дворника следователь.

Тот от внезапности обдумать не успел, ответил залпом:

— Да.

— Где прячется?

— Открыто живет. Где хочет. Ему все двери настежь.