Так стояли они, рука об руку, по-прежнему глядя друг другу в глаза.

Внезапно Вейн глубоко вздохнул, точно все беды последних лет покинули его сердце. Медленно он отпустил руку Каролины, и угрюмые складки — следы напряжения и усталости — исчезли с его лица, словно их стерла чья-то невидимая рука.

Он стоял, глядя на прекрасное лицо; на упрямый маленький подбородок девушки, чьи мужество и решительность с торжеством провели его сквозь ужасы и отчаяние, которые напугали бы большинство представительниц ее пола чуть ли не до смерти. Он смотрел на красивый нежный рот с розовыми губами. И, наконец, он взглянул ей в глаза, полные любви, сияющие той неиссякаемой силой духа, которая — он хорошо это знал — будет направлять его и светить ему всю жизнь.

В этот момент Каролина осознала произошедшую с ним перемену. Никогда больше не повести ей его за собой, никогда больше не заставить подчиниться ее приказаниям. Она может улещать, упрашивать и уговаривать его, но он будет ее властелином.

Эти мысли и его внимательный взгляд заставили Каролину покраснеть; она вдруг неожиданно оробела. Вейн улыбнулся — это была улыбка молодого и беззаботного человека. Он поклонился и заговорил впервые с того момента, как они остались вдвоем, голосом глубоким и тихим; в то же время в нем явно слышался смех:

— Ваш покорный слуга, леди Шеррингем. Каролина чувствовала себя на седьмом небе; глаза ее зажглись лукавством, и она ответила:

— Что вы, сэр, сомневаюсь, чтобы я имела удовольствие быть с вами знакомой.

Каролина подняла брови.

— Боже, как странно! Я, напротив, едва припоминаю виконта Шеррингема.

— Но вы бы хотели познакомиться с ним поближе, мадам?

Каролина поджала губы.

— Признаюсь откровенно: я не очень в этом уверена. Он красив, это правда, но меня предупреждали, что волки часто прячутся в овечьей шкуре. Он может быть… жестоким, если пожелает.

— Действительно, настолько жестоким, что однажды оставил вашу милость одну, тогда как, будь он хоть сколько-нибудь поотзывчивей, обязательно бы остался. Я прекрасно помню этот случай. Вашу милость освещало пламя камина. Сначала на вас был белый пеньюар, но потом…

К щекам Каролины прилила кровь, и она подняла руки:

— Довольно! Довольно! Это слишком. Извините меня, милорд. Мне нужно переодеться и поправить волосы.

Все еще краснея, Каролина повернулась и устремилась к дверям. Но едва она к ним приблизилась, как Вейн сказал тихо, но так, что невозможно было ослушаться:

— Подойди сюда!

Она остановилась, но не обернулась, а ответила, стоя к нему спиной:

— Я… вернусь… позже.

— Каролина, подойди сюда.

Голос его звучал повелительно, хотя глаза по-прежнему улыбались.

— Ты мне… приказываешь?

— Да, и ты должна подчиниться.

— Вот как! А позволительно ли спросить почему?

— Подойди сюда, и я скажу тебе.

Каролина, наконец, обернулась. Она взглянула на Вейна, перевела дыхание, и губы ее раскрылись. Медленно, очень медленно она возвращалась назад, не сводя с него глаз. Щеки ее раскраснелись, тонкое кружево платья трепетало на взволнованно вздымающейся груди.

Она подходила все ближе, но Вейн не двигался ей навстречу, а ждал, пока она не остановилась рядом с ним. Глаза ее опустились под взглядом его глаз. Несколько мгновений он молчал, наблюдая за ней, и, наконец, очень мягко спросил:

— Ты боишься меня, Каролина?

Она взглянула на него и опять быстро опустила длинные ресницы.