Это — я.
— Как — ты? Зачем? — я отхлебнул из бутылки — ром приятно обжег горло.
— Ну, старик, прощения просим. Надо же было тебя как-то унять. Да и потом, если он в полицию побежит, у тебя железная отмазка: рожа разбита. Я, если что, — единственный свидетель. Скажем, что он напал первым, и побои освидетельствуем. Да он и не станет.
— А официанты чего?
— Официанты? — Костя хмыкнул. — Ты их видел хоть? Они даже ничего не услышали, тетери глухие. Но знаешь… ты сам… урод! Реальный ебанический урод! Понял?! На хрен он тебе сдался? Он вообще ни при чем.
— А кто тогда при чем? — слабо отозвался я и отхлебнул рома.
— Во всяком случае, не он! Он же не виноват, что твоя Джулия, когда видит богатых мужиков… ноги не может вместе держать!
Выкрикнув эти слова, Костя вдруг замолчал. Роберта в ужасе закрыла рот ладонью.
— Ребята! — попросил я и поставил бутылку рома на землю. — Давайте вы меня сейчас на паром посадите?
Роберта молча кивнула.
— Это правильно, — поддержал Костя, — сейчас тебе надо валить отсюда. И как можно скорее.
Через три часа я был уже в Неаполе, в своем гостиничном номере и собирал вещи. А на следующий день улетел домой, в Петербург.
Хорошо, что у человека всегда остается это верное средство от всех печалей и тревог — путь домой.
Эпилог
Прошло четыре месяца. Наступил сентябрь. Тот весенний остров, табакерка на нефритовой подставке, мой тиранический сон стал таять, растворяться и наконецзабылся.
Как-то вечером я открыл электронную почту и обнаружил письмо от Роберты. Надо же! После всего она еще готова со мной общаться. Однако письмо было пусто. Ни “привет”, ни “пока”, ничего. Только ссылка на какую-то американскую газету двухнедельной давности. Я кликнул по указанной ссылке и прочитал заглавие: “Американский профессор стал жертвой экстремистов”. “Известный калифорнийский историк и его жена, — сообщалось в газете, — стали жертвой бандитского нападения в центре Каракаса. Профессор, — читал я, — с женой вышли вечером из гостиницы. На площади к ним приблизились трое молодых людей и потребовали денег. Профессор отказался. Тогда один из подошедших вынул пистолет и двумя выстрелами прострелил профессору коленные чашечки. Жена стала звать на помощь, и ей досталась пуля в голову. Она скончалась через полчаса в больнице, не приходя в сознание. Туда же был доставлен профессор, избитый, со множественными переломами и простреленными коленными чашечками. Ведется следствие”.
Я встал от компьютера и пошел на кухню. Там я трясущимися руками открыл окно и жадно глотнул сентябрьский воздух, уже набирающий морозный холод.
Ее больше нет. Нет той, которая однажды подарила мне жизнь. Страна пламенного Уго Чавеса, взявшая курс на свободу, на братство, на социализм, отняла ее у меня, у всех, даже у этого профессора, пожалевшего денег, и теперь уже навсегда.
Где же ваше братство? Где справедливость?
— Жизнь продолжается! — сказал мне тогда этот профессор.
Я смотрю в окно. Рядом с домом дерево. На ветке сидит глупая птица и непрерывно стрекочет. Видно, пытается привлечь самца, размножиться, отложить яйца. Для чего? Для того, чтобы появилась на свет другая, такая же глупая птица. Чтобы она вот так же сидела на ветке, гадила, стрекотала и откладывала яйца. Жизнь продолжается! Есть ли какой-нибудь смысл во всем этом, кроме того, что она продолжается? Ты остановился, замер, задумался, а жизнь дрейфует мимо твоих окон и продолжается.
— У меня друг умер…
— Не грусти, старик! Жизнь продолжается!
— От меня ушла жена…
— Ерунда! Жизнь продолжается!
— Я тяжело болен и скоро умру. |