Это желание идет изнутри нас как какой-то долг, или воля, или повеление; и если мы — как пошло, что называется, с давних пор — обозначаем его наименованием личного божества, то психологическую сторону дела мы выражаем тем самым довольно удачно. И даже если мы попробуем посредством понятия архетипа точнее описать то место, где это божество соприкасается с нами, мы ничего не устраним, а лишь сами приблизимся к источнику жизни.
Нет ничего более естественного, нежели то, что мне как психиатру (что означает «врачующий душу») близки подобные понятия, ибо меня в первую очередь интересует, как я могу помочь моим больным снова обрести здоровую основу. Для этого, как я убедился, нужно многое знать!" Да в медицине вообще иначе ничего и не получится. Она добилась успехов не тем, что отыскала, наконец, секрет здоровья и тем самым решительно упростила свои методы. Напротив, она погрязла в необозримых сложностях, и не в последнюю очередь потому, что делала заимствования из всех возможных областей. Мне тоже отнюдь не чуждо желание подкрепить кое-что данными иных дисциплин, но я лишь пытаюсь сделать их сведения применимыми в моей области. Естественно, мне следует сообщить о таком применении и его последствиях. Открытия делают именно тогда, когда данные, полученные в одной области, переносят с целью практического применения в какую-нибудь другую. Сколь многое осталось бы неизвестным, если бы в медицине не применили рентгеновские лучи на том основании, что они были открыты физиками? Если в определенных условиях лучевая терапия может иметь опасные последствия, это интересно для врача, но безразлично физику, который использует эти лучи совсем иным способом и в иных целях. Но он не станет придерживаться мнения, будто медики желают учить его, когда обращают внимание на неблагоприятные или полезные последствия использования рентгеноскопии.
Когда я, например, использовал в психотерапии исторические или теологические данные, они, естественно, получали несколько иное освещение и приводили к иным заключениям, нежели в том случае, когда они оставались ограниченными своей специальной областью, где служили иным целям.
Итак, тот факт, что в основе динамики души лежит некоторая полярность, приводит к тому, что проблематика противоречий в самом широком смысле слова попадает в русло филологических дискуссий со всеми их религиозными и философскими аспектами. Последние утрачивают при этом особый характер, свойственный их специальным областям, и это неизбежно, поскольку они касаются психологической постановки вопроса, т. е. не рассматриваются здесь более под углом зрения религиозной или философской истины, но исследуются, скорее, в смысле их психологической обоснованности и значимости. Вопреки их притязаниям на независимость истины имеет место именно тот факт, что эмпирически, т- е., с точки зрения естественных наук, они в первую очередь являются психическими феноменами. Этот факт кажется мне неоспоримым. То, что они тщатся найти обоснование в себе и через себя, относится к способам исследования, известным в психологии,— не только не исключаются ею как неправомерные, но, напротив, рассматриваются здесь с особой тщательностью. Психология не знает таких суждений, как «лишь религиозное» или «лишь философское», в противоположность тем упрекам в «лишь психическом», какие слишком часто слышатся именно со стороны теологов.
Все высказывания, какие вообще мыслимы, возникают в душе. Они возникают, между прочим, как динамический процесс, происходящий на основе противоречивости души и ее содержаний и представляют собой разряд между ее полюсами. Поскольку принципы истолкования не следует умножать сверх необходимого, а энергетический способ рассмотрения доказал свою надежность как общий принцип истолкования естественных наук, то мы и в психологии ограничимся им. Неизвестны никакие надежно установленные факты, которые вынуждали бы предполагать другое понимание более необходимым, да к тому же противоречивость или полярность души и ее содержаний оказались одним из важных результатов эмпирической психологии. |